Лет восемь назад в вагоне московского метро ко мне наклонилась безвозрастная женщина в пуховике, покосилась на черного парня напротив и спросила: «Он чё, правда негр?». Тогда я не нашлась, что ответить, и с тех пор мастерства отвечать на дурацкие вопросы у меня не прибавилось. Так же, как и восемь лет назад, я молча пялюсь на собеседника.
При упоминании Африки москвичи, как по команде, превращаются в расистов. Я узнала об этом еще год назад, когда сообщала новость о переезде. Ответные реплики можно было записывать на диктофон. «Сделай медицинскую страховку… У них, кстати, есть врачи?» — волновалась мама. «А начальник у тебя тоже черный будет?» — подмигивала коллега. «Что у них вместо паспорта — трубки в ушах?» — интересовался главный редактор журнала о путешествиях. Первую позицию в хит-параде занял вопрос про моего местного бойфренда: «Негр?».
Черт бы с ним, с расизмом, но за последние полгода в Москве появились новые амбиции — теперь за демократическое общество сражаются не только на Триумфальной площади, но и в «Жан-Жаке», «Стрелке» и Фейсбуке. За развитием событий на родине я следила с утроенным интересом — кажется, это происходит со всеми эмигрантами. В декабре я провела на Фейсбуке даже больше времени, чем в августе, когда сидела в Москве, а бойфренд в Африке снимал кино со своей бывшей. Весь первый месяц протестов я показывала африканским друзьям видео с митингов, переводила лозунги и объясняла шутки про 146%.
Когда у москвичей прошел начальный запал, и все заговорили о чем-то, кроме политики, я перестала переводить и показывать — меня будто щелкнули по носу. Сторонники оппозиции снова начали писать мне сообщения, которые когда-нибудь можно будет использовать в театральных сценариях. Вот мое любимое: «Лететь в Африку опасно — в самолете же будут одни негры».
Самые удивительные вопросы посыпались в июне, когда я приехала навестить Москву. Я запаслась статистикой для приветствий после долгого расставания («Да, все черные», «Да, езжу на жирафе» и «Их 91% — нас 9%»), но все равно попала впросак. Активисты белоленточной оппозиции, выпускники престижных вузов, журналисты и обладатели двух высших спрашивали одно и то же: «Почему ты такая незагорелая?». Фейспалм, я снова не готова и даже не могу разобраться, шутка это или невежество. Ну да, конечно, в Африке круглый год лето.
Черт бы и с невежеством — во-первых, никто не обязан знать что-либо о демографии, экономике и климате ЮАР (спасибо и на том, если не считают Африку одной страной), а во-вторых, самый нелепый из вопросов я когда-то задала сама. Узнав национальность будущего виновника моего переезда, я не поверила, потребовала вещдок и убедилась только после того, как мне показали купюру с носорогом. А моя уборщица Бонги из Зимбабве, например, думает, что в России круглый год зима — на этом ее сведения о далекой стране кончаются. Правда, мы с ней не ходим на митинги.
Нелепо делать вид, что цвет кожи не имеет значения. Настороженность по отношению к «другим» — инстинкт. Когда в центре Йоханнесбурга я впервые в жизни оказалась единственной белой в толпе из нескольких десятков человек, мне стало не по себе. Но, кажется, есть разница между инстинктом и осознанным презрением. Во всяком случае, мне не понятно, как в России уживаются стремление к демократии и самый примитивный расизм.
