Драка в «Кантемировке». Вместо обычаев, традиций, веры по-прежнему заветы Ильича.
Отклики на события 4–5 июля 2010 года в 4-й отдельной гвардейской Кантемировской ордена Ленина краснознаменной танковой бригаде имени Ю. В. Андропова (бывшей Кантемировской дивизии) под Наро-Фоминском в центральных и ведомственных СМИ так и не дали ясных ответов на главные вопросы о причинах произошедшего и дальнейших превентивных мерах. Напомним, на плацу бригады произошла массовая драка между солдатами – дагестанцами и русскими. (видео см. здесь и здесь, прим ПН).
Меня как автора в меньшей степени интересуют формальная подоплека и ход событий. Драка в любом случае остается дракой, будь она на улице или, к великому сожалению, на плацу части. Официальные органы – пресс-служба Министерства обороны и представители военной прокуратуры поспешили заявить о бытовом характере конфликта, с чем большинство умственно полноценных граждан привычно не согласились. Так повелось у нас в последнее время – выдавать желаемое за явное. Именно эта боязнь озвучить правдивую версию предпосылки конфликта не оставляет шансов избежать подобных столкновений в дальнейшем. Попробуем сами найти корни проблемы.
Долгое время главной концепцией воспитания военнослужащих в Советской армии считался интернационализм, естественно, в трактовке классиков марксизма-ленинизма. Обратившись к Большой советской энциклопедии, выясняем, что интернационализм – «международная солидарность рабочих… является главной предпосылкой реализации национальных интересов».
С позиций нынешнего дня читать это дико. Какие рабочие? Какая солидарность? Откуда такая самоуверенная монополия на знание правильного решения? Тем не менее именно этот постулат считался определяющим межнациональные отношения на весь период существования РСФСР/СССР, искажая сознание нескольких поколений прежде всего русских людей.
Что же плохого автор усматривает в таком интернационализме и красивых лозунгах о равенстве народов? Согласно ленинской концепции интернационализм означал всяческую поддержку многочисленных национальных меньшинств. Это в принципе неплохо, когда делается добровольно, соразмерно силам титульного и «подшефного» народов и здравому смыслу. Но все дело в том, что по плану ленинских идеологов русские были просто обязаны, не считаясь ни с чем, «помогать» другим «братским народам» любой ценой, отрабатывая в буквальном смысле некий долг.
Государствообразующий русский народ, по мнению идеологов Октября, «великий только своими насилиями, великий только так, как велик держиморда». «Должен, – диктовал секретарше прикованный к койке полупарализованный Ильич в декабре 1922 года, – возместить своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством «великодержавной» нации». Поэтому, считал вождь мирового пролетариата, «лучше пересолить в сторону уступчивости и мягкости к национальным меньшинствам, чем недосолить». Эта антирусская, предательская по сути теория последовательно воплощалась и проводилась в жизнь. В учебном пособии для вузов, выпущенном в 20-е годы ХХ века, утверждалось: «Одно из драгоценнейших прав отсталых наций в Советском Союзе есть их право на активную помощь». Таким образом, русский народ марксистами-ленинцами изначально был поставлен в особое положение вечного должника перед его «братьями меньшими». В ленинском толковании-понимании это и было самое настоящее равенство, ради которого вершилась революция.
Чтобы вытравить в русском народе «великодержавный шовинизм», Ленин и компания приложили немало усилий. Интернационализм считается антиподом национализма. Поэтому в тот период высмеивалось и подвергалось оплевыванию все глубинно и истинно русское: традиции, песни, костюм, имена (тогда на свет божий появлялись Тракторины, Октябрины, Марксы, Вилены, Марлены и другие Иваны, не помнящие родства). Между поколениями намеренно вбивался клин (в «новом обществе» поощрялись отказы детей от отцов – «врагов народа» или доносительство на родителей – пример Павла Морозова). Были изменены даже привычные алфавит и календарь. Особо изощренно «работали» ленинцы с душой народа – православной верой и ее хранительницей – Церковью. Обрушившись на нее всей машиной государственных репрессий, дискредитируя и просто физически устраняя архиереев и священнослужителей, подрывая веру в Бога, богоборцы активно вводили в ослабевшее, потерявшее опору тело народа яд доморощенного интернационализма. Именно он был должен, по мнению безбожного руководства, вдохновлять народ на дальнейшие подвиги по строительству светлого будущего, где государствообразующему народу изначально отводилось незавидное место.
Бей своих, чтобы чужие боялись
Конечно, такие жесткие и прямолинейные трактовки видоизменялись по ходу пьесы. Так, накануне войны, в 1938 году в передовице партийной «Правды» отмечалось, что в братской семье народов отныне «русский народ старший среди равных», но это положение он «использовал прежде всего, чтобы помочь подняться, расправиться, развиться тем народам, которые наиболее угнетало царское правительство (хотелось бы взглянуть на список этих «угнетенных» наций. – Прим. авт.), которые всего больше отстали в экономическом и культурном развитии».
Характерно, что даже в первые дни нападения гитлеровской Германии на Советский Союз большевистские власти взывали не к национальным чувствам и духу своего народа, что было бы вполне естественно, а к принципам классовой солидарности. Советские газеты того периода в один голос утверждали, что «рабочий класс Германии ненавидит фашистскую авантюру» и якобы пытается выразить свою солидарность с трудящимися СССР путем совершения мнимых актов саботажа в германской военной промышленности. Однако именно страшные поражения, которые терпели советские войска в первые месяцы войны, заставили руководство страны пересмотреть идеологическую базу. Чем ближе враг подходил к Москве, тем лихорадочнее становились попытки предложить народу спасительную идею защиты уже не «первого в мире государства рабочих и крестьян», а своей Родины.
Выход был найден в признании и призвании русского народа – главного защитника России. За русскими официально была признана «священная роль нации, принявшей на себя главный удар и закрывшей своей грудью другие народы». К их патриотическим и национальным чувствам была обращена отныне вся пропагандистская машина Советского государства. Доля русских (даже без родственных им украинцев и белорусов), находившихся в составе действующей армии, вплоть до лета 1944 года не опускалась ниже 52 процентов. Ключевую роль именно государствообразующего народа в разгроме фашизма в итоге признал и сам Сталин, произнеся свой знаменитый тост в Кремле по случаю Победы: «За русский народ!».
Выдержав (благодаря временным, как показала практика, уступкам пробудившемуся русскому национальному самосознанию) испытание войной, марксизм с его ущербными догматами типа пролетарского интернационализма не смог долго продержаться в мирное время. Одной из главных причин, позволивших удерживать огромную страну на плаву в этот период, стало удачное применение информационных политтехнологий, искусственно сращивающих понятия «русский патриотизм» и «советский патриотизм», подменяющих одно другим. Подлинно же национальное самосознание, выражавшее коренные интересы русского народа, проявление русского духа продолжали третироваться и преследоваться. Уже на закате Советского Союза многолетний глава КГБ, а позднее генсек КПСС Ю. В. Андропов говорил: «Главная забота для нас – русский национализм, диссиденты – потом. Их мы возьмем за одну ночь».
Именно ослабление русского этноса, уменьшение его роли в государственной, политической и экономической жизни стали главными причинами грядущих событий. Как следствие после прихода к власти толерантного и космополитичного М. С. Горбачева произошла целая серия конфликтов на территории бывшего СССР и последовавший за тем распад союза «братских» республик. Все эти алма-атинские (декабрь 1988-го) и тбилисские (апрель 1989-го) события, армяно-азербайджанский (с декабря 1988-го), молдавско-приднестровский (1992), осетино-ингушский (1992) и другие конфликты носили ярко выраженный националистический и прежде всего антирусский характер.