У вас определенно найдется, что спросить. Хотя.. Память капризна и мелочна.

— Ты помнишь, однажды у меня дома мы пошли в ванную. Зачем-то ты специально включил воду. Зачем-то ты тогда на бумаге писал коряво и долго. Зачем? Чтобы они не слышали нас? Чтобы они ничего не узнали? Ведь верно? Тогда почему же сейчас ты им все рассказываешь, объясни? Почему?

Жену обвиняемого К. приглашают на роль свидетеля

Она ничего не знает и потому многое может сказать.
(Ближневосточная мудрость)

— Имейте в виду, ваш муж совершил серьезное преступление.
— Значит, я должна с ним развестись?
— Нет-нет. Мы не разрушаем семьи… Вы неправильно поняли…

Для нее контакт со следователем — единственная возможность узнать о судьбе мужа. Поговорить лишний раз со следователем она бы рада, но давать показания… Зачем? Ценность свидетельских показаний жены, сестры или матери вообще крайне сомнительна. Она не может быть беспристрастна, потому что она любит человека, который обвинен и, наверное, будет наказан. Оба они уже наказаны, и, по крайней мере, один обязательно невиновен — она. Но она уверена, что невиновны оба. Нет, выступление жены-свидетельницы на суде так же странно, как выступление адвоката обвиняемого в качестве свидетеля. Пожалуй, в этом случае адвокат не должен быть адвокатом, а жена не должна быть женой. Впрочем, не слишком ли многого требует правосудие? …Она, наверное, откажется давать показания. Или она будет «благоразумна»? Нет, оснований для ее отказа слишком много. Если бы ее привлекли к ответственности за отказ от дачи показаний, сакраментальная цель следствия не была бы достигнута вообще.

…Встретил свою приятельницу. И вот сразу две новости: одна хорошая, другая — плохая. Вначале, конечно, хорошая: машинистка уже оправилась от перелома ключицы и скоро закончит печатание рукописи. Плохая новость заключается в том, что плата оказалась слишком большой. Денег, разумеется, мне не жалко, но высокая плата, как видно, обусловлена «опасностью» работы. А разве за «опасность» платить деньги не опасно? Любой следователь без труда убедит машинистку, что, получая большую плату не за труд, а за страх, она сознавала, что совершает преступление. Высокая плата будет единственной и достаточно хорошей уликой. Приятельница не согласилась с моими доводами Она все время повторяла, что машинистка «очень надежная». Но я так и не понял, зачем из надежной машинистки делать ненадежную? В конце концов мы любезно попрощались. Я договорился передать еще одну дополнительную страницу с выдержками из последнего допроса как раз по поводу этой самой рукописи…

В чистом поле закона

Следователь: Какова цель записей, которые вы вели на допросе?
Свидетель: Я не уверен, что ваш вопрос имеет отношение к делу.
Следователь: Но вы подтверждаете, что на допросе делали записи и пришли с готовыми записями?
Свидетель: Нет, не подтверждаю. Здесь возникла пауза, в течение которой мы с любопытством глядели друг на друга. Затем он начал говорить чепуху, мне стало жалко его, и я чистосердечно признался: «Не подтверждаю, поскольку это не соответствует моим интересам».
(Конец протокола второго допроса по делу А.Твердохлебова)

Вы вовсе не обязаны обсуждать со следователем текст своего ответа перед тем, как занести его в протокол, но можете это сделать, если желаете, например, узнать, какой вариант его устраивает меньше. Конечно, следователи попадаются разные, в том числе хитрые и очень хитрые. …Но требования, предъявляемые ими к протоколу, всегда более или менее стандартные. И тут целиком можно положиться на восточную пословицу: «Выслушай жену и сделай наоборот». Но и этого мало. Вы, читатель, к сожалению, дилетант. А существует мнение, что только юридические знания позволяют угадывать намерения следователя… Все, о чем мы говорим сейчас, — обычные нормы морали, знание законов тут не при чем. Всякий взрослый и разумный человек регулирует свое поведение вовсе не законами, а обычной моралью. Если подумать, это не так уж мало. Скорее, наоборот. Не нужно излишне ослеплять себя лучами закона. Закон! Всегда ли понятно, что это такое? Вот вам пример: в Комментарии к УПК на стр. 172 написано, что в необходимых случаях разрешается учинить «личный обыск… с осмотром одежды и тела». Но если жертва «препятствует обыску», то он (обыск) «может быть произведен принудительно», хотя «при этом», как ни странно, «не должны допускаться действия, унижающие достоинство обвиняемого». Разумеется я ничего не понял. Да и надо ли понимать?

Опять он хитрит

Свидетель: Свои вопросы вы записываете в протокол. Почему мои вопросы вы не записываете в протокол?
Следователь: Что вы хотите конкретно?
Свидетель: Вы сказали, что сочувствуете обвиняемому. Поэтому я спросил: «Не мешает ли вам, как следователю, тот факт, что вы сочувствуете обвиняемому?» Вы почему-то не ответили.
(Из рассказов о допросе)

…Свидетель должен подписать каждую страницу протокола; следователь, получая его подпись на какой-нибудь странице, эту страницу прячет и больше не показывает. Следователь не пишет на первой странице название дела, но оставляет для него пустую строчку. Почему он так поступает? Вам нетрудно понять его конечную цель — она незамысловата. А если вы его ловите с поличным, свое мнение вы вправе записать в протоколе, поскольку обязаны говорить правду. К сожалению, только один из вас дал в этом подписку. Однако, следует быть осмотрительным и тактичным. И нет таких рецептов, коих надо придерживаться слепо. «Вы ведете себя абсолютно не в соответствии с собственными рецептами», — скажет мне следователь (когда-нибудь).»Наверное, «ловит», — подумаю я и скажу: «А почему вы уверены, что я автор этих рецептов?» — Так скажу я, пусть даже я автор этих рецептов. И это не будет ложью. Вообще, если говорить очень и очень серьезно, ложь — это прожорливый паразит на болезненном теле правды. Ложь всегда поедает правду. Вот от того, наверное, правда иногда так плохо выглядит.