Следующее письмо написал нам один канадский еврей:

Когда мне было 13 лет, я поехал в лагерь — на севере Онтарио, где в основном жили белые. В моем доме был подросток, который ни с того ни с сего столкнул меня с лестницы и обозвал «вонючим евреем». Я не помню, чтобы я с ним часто общался (в положительном или отрицательном ключе). Это был просто мальчик, который вырос где-то за границей (я хорошо помню, что у него был акцент) и который, я полагаю, в один прекрасный день решил завоевать авторитет, побив еврея.

Никто в лагере никак не отреагировал на это происшествие и не предпринял никаких мер. Наша смена подходила к концу, поэтому я это проглотил и через несколько дней отправился домой. С тех пор я больше никогда не ездил в лагерь.

Меня всегда поражало то, как этот негативный опыт сделал меня «другим» во взрослой жизни. Иными словами, я никогда не считал себя другим, однако этот эпизод до сих пор преследует меня спустя 27 лет. Я никогда не ощущал своей принадлежности к еврейской общине (моя семья не слишком религиозна), и я всегда чувствовал себя в некотором смысле чужаком.

Быть «другим» тяжело. Ты всегда отличаешься от остальных, и эта тема всплывает гораздо чаще, чем можно было бы ожидать. У меня был приятель-мусульманин, и в какой-то момент я стал обращать внимание на то, как часто его принадлежность к мусульманской общине вплывает в разговорах внутри нашей группы. Никто никогда не обсуждал протестантскую или католическую веру других членов нашего круга, но мое еврейское происхождение и его мусульманская вера возникали в беседе постоянно.

В любом случае, я помню того подростка из лагеря спустя 27 лет после инцидента, но я сомневаюсь, что он меня запомнил. Эта грязь прилипает к человеку навсегда.

Еще одна история из Канады, на этот раз от белой женщины:

Мой партнер был канадцем, в котором текла кровь чернокожих людей (кто-то из его предков был родом с Подпольной железной дороги). Летом мы переехали в провинцию на среднем западе вместе с нашей восьмилетней дочерью, и нам нужно было зарегистрировать ее, чтобы осенью она могла пойти в школу. Все шло хорошо, пока директор школы не повернулся ко мне и не спросил: «А вы кто, социальный работник?»

Боль, которую я испытала в тот момент, до сих пор ощущается чрезвычайно остро — а ведь прошло 30 лет. Я знаю, что это совершенно незначительный инцидент по сравнению с тем, с чем люди сталкиваются каждый день. Должно быть, боль, которую причиняют частые и сознательные комментарии подобного рода, просто невыносима.

Другой наш читатель рассказал нам о страшном инциденте, который произошел с ним в Амстердаме:

Я белый мужчина восточноевропейского происхождения, однако я сталкивался с проявлениями расизма много раз. Я 100-процентный русский еврей, родившийся в семье русских эмигрантов на Среднем Западе. Хотя у моих родителей светлая кожа, моя кожа оказалась несколько темнее, и я быстро загораю. Кроме того, я часто ношу бороду. Меня часто принимают за мусульманина или выходца с Ближнего Востока. Иногда меня даже словесно оскорбляли и преследовали из-за этого.

К примеру, однажды летом я в одиночку отправился в путешествие по Европе с рюкзаком за спиной. В то время у меня была борода, но не слишком длинная. Как-то вечером в Амстердаме я вышел на прогулку. Я стоял на улице, разглядывая карту и размышляя, куда мне стоит пойти дальше. И тут до меня донесся разговор об Усаме бен Ладене с веранды ближайшего бара. Трое голландцев (я полагаю, они были голландцами) говорили все громче и громче, и скоро я понял, что они говорили обо мне. Они называли меня Усамой бен Ладеном, смотрели и показывали на меня пальцем почти с маниакальной настойчивостью.

Я был шокирован и напуган, поэтому я двинулся в противоположную сторону от этого бара, но их голоса становились все громче. Я обернулся и увидел, что трое высоких мужчин преследовали меня. Я побежал, и они побежали за мной, крича и оскорбляя меня. Пробежав примерно 15 домов, я наконец от них оторвался.

Воспоминания об этой случае до сих пор меня преследуют. Если такое могло произойти со мной, насколько тяжело живется тем, кто сталкивается с подобными нападками регулярно.

Следующее письмо написала одна афроамериканка:

Я столкнулась с агрессией на почве расизма в Италии, а вовсе не в Джорджии, где я выросла. Мы с моим белым мужем катались по Италии на велосипедах в течение трех месяцев. Однажды я стояла на углу улицы, придерживая велосипед, когда ко мне на скутере подъехал итальянец и назвал меня «нигером». Он произнес это слово с итальянским акцентом, немного растягивая гласные. Но я так и продолжала стоять там, глядя в сторону.

В другой раз я стояла на перекрестке, ожидая, когда машины остановятся и я смогу перейти улицу. Но вдруг из проезжавшей мимо машины кто-то плеснул мне в лицо водой. У меня перехватило дух, но мне удалось сохранить самообладание.

Один белый читатель вспоминает чрезвычайно неприятное столкновение, которое произошло в Лондоне:

Я склонен считать произошедшее скорее примером расовых предрассудков, чем расизма, потому что я согласен с тем, что человек не может быть расистом, если он не является частью господствующей культуры. Также я не хочу своим примером каким-либо образом отвлекать внимание читателей от тех реальных, губительных и порой фатальных последствий расизма со стороны белых в отношении представителей других рас.

Мне было семь лет, когда я начал понимать, что значит раса и что действия человека могут иметь последствия, которые целиком зависят от цвета его кожи. Я белый, а 80% учащихся моей школы были чернокожими, поскольку она находилась в черном квартале Лондона. Моя мама дружила с семейно парой, работавшей в музыкальной сфере, и однажды они подарили мне шарф, оставшийся после рекламной кампании Боба Марли, над которой они работали. Этот шарф показался мне чем-то совершенно уникальным — длинный, толстый с красными, золотыми и зелеными полосками. Это была осень 1979 года, и шарф выглядел фантастически на фоне моей повседневной тусклой одежды. Поэтому на следующий день я с гордостью надел его в школу.

И это оказалось огромной ошибкой!

Спустя несколько мгновений после того, как я появился на игровой площадке, меня окружили чернокожие подростки гораздо старше меня, которые кричали мне, что я не имею права носить этот шарф, что он не для «белых мальчиков» и что они у меня его заберут. Проблема заключалась в том, что шарф был завязан на узел вокруг моей шеи, поэтому, когда кто-то из подростков схватил один его конец, а кто-то другой взял другой конец и потянул в противоположном направлении — вы сами можете представить, что случилось дальше.

Я до сих пор не помню, как мне удалось выбраться оттуда. Я помню только то, что учитель, находившийся на игровой площадке, не стал вмешиваться, и когда все закончилось, мне каким-то образом удалось бежать и со мной все еще был мой шарф. Этот фантастический, яркий красно–зелено-золотой шарф, который, как я теперь знал, я не могу носить, потому что цвет моей кожи был «неправильным».

История из Южной Америки:

Я смешанного происхождения, но у меня светлая кожа. Я рос в Перу, и я выделялся, потому что я не был похож на других членов моей семьи. Пока я рос, мой отец старался чрезмерно опекать меня, потому что он знал, что моя светлая кожа делает из меня мишень.

Расизм по отношению ко мне проявлялся двумя способами. С одной стороны, многие хотели, чтобы я встречался с членами их семей, потому что я был «blanquito» (это своего рода ненависть по отношению к самим себе в сочетании с идеализацией европейской расы). Они не видели во мне человека, только мой цвет кожи. С другой стороны, встречаясь со мной, люди сразу же делали вывод, что я богач, наглец и угнетатель. Многие люди смешанного происхождения и чернокожие с более светлой кожей меня поймут. На меня ни с того ни сего нападали с кулаками, ножами и даже угрожали мне пистолетом. По мере взросления я привык к грозным взглядами незнакомых людей. Мне там не были рады.

Приехав в США, в страну, где родилась моя мать, я столкнулся с таким же расизмом со стороны многих латиноамериканцев и чернокожих. Я также столкнулся с проявлениями расизма со стороны белых людей, хотя и не напрямую, а скорее когда они говорили о моем народе в негативном ключе. Меня однажды даже назвали грязью.

Письмо из Восточной Азии:

Я на половину кореец, на половину белый. В Америке меня считают азиатом в семи-восьми случаях из десяти. В Корее, где я прожил два года, меня принимали за белого в семи-восьми случаях из десяти. Женщины старшего возраста чаще ошибаются, принимая меня за итальянца, испанца, а иногда даже за выходца из Северной Европы.

В прошлом году я преподавал историю одномудовольно бестолковому старшекласснику, и во время подготовки к тесту он сказал мне самую неприятную вещь, которую я когда-либо от него слышал: «Я верю в пан-йеллоуизм. Я стану диктатором, и в этой стране я казню всех белых людей. Кроме вас».