Латиноамериканские банды как вызов трампизму. 28 июля президент США Дональд Трамп произнёс, на наш взгляд, одну из наиболее ярких своих речей. И когда всё-таки выйдет сборник его избранных выступлений (возможно, в серии «Осторожно: популизм»), то там наряду с Геттисбергской речью, инаугурационным спичем и недавней речью в Варшаве (“America loves Poland”) будет опубликована и эта речь. Но в отличие от всех предыдущих её не комментируют по всему миру. Потому что её тема не слишком удобна.
Это была речь перед полицейскими штата Нью-Йорк о борьбе с латиноамериканскими бандами, такими, как MS-13, и другими, которые практически открыто действуют в городах США, совершая регулярные и жестокие убийства, изнасилования и грабежи. Трамп привёл цифры, что за последние полгода (то есть уже после его инаугурации) только на Лонг-Айленде эти банды убили десятки людей. Цифры, сравнимые с официальными потерями военных сил США в Сирии, Ираке или в Афганистане за тот же период. А то и превосходящие их.
И в результате получается уже известный замкнутый круг. В то время, когда США борются с терроризмом по всему миру (не важно в данном случае, насколько эффективно), и в то время, когда они вновь несут факел свободы в ту же Польшу, вдруг выясняется, что правительство самой сильной страны в мире не может обеспечить не только безопасность, но и жизнь своих граждан у себя дома. И США вновь возвращаются к своему старому имиджу страны, где уличная преступность является одной из самой опасных в мире.
Казалось бы, эта тема для США уже уходила в прошлое. Целенаправленная борьба с уличным насилием, которую проводили мэры крупных американских городов (вспомним как пример Рудольфа Джулиани), усиление эффективности полиции в этом отношении, да и общая атмосфера повышенной бдительности после терактов 11 сентября, – всё это сделало американские улицы спокойней и безопаснее. Ушло в прошлое то политически мотивированное расовое насилие конца 1960-х годов («Чёрные пантеры» в пригородах Сан-Франциско, каноническое в определённом смысле саморазрушение городской среды Детройта, череда расовых бунтов после убийства Мартина Лютера Кинга и тому подобное). Уходила в прошлое и та глухая безнадёжность расовых гетто (вспомним стереотипы Гарлема, Бруклина, Бронкса, Тендерлойна и пр.) и отсутствие, говоря методологическим языком, каких бы то ни было «социальных лифтов» для их жителей, которые питали уличную преступность в 1970-90-е. Реновация и джентрификация коснулась понемногу и этих районов (упомянем о проектах Билла Клинтона в Гарлеме и корпорации «Твиттер» в Тендерлойне в Сан-Франциско).
Наконец, тот не очень политкорректный для упоминания феномен американского урбанизма, каким является “white flight”, исход среднего белого класса из заражённых насилием внутригородских районов в более благополучные пригороды, в общем, тоже завершился. Все, кто хотел и мог переехать, уже сделали это в предыдущие десятилетия. В результате социальное и, увы, расовое расслоение среднестатистического американского города по модели “Decaying CBD (Central Business District) vs Gated Communities in Suburbia” (разрушающийся центральный деловой квартал и охраняемые посёлки в пригородах) тоже прошло свой пик эксцессов и стало достаточно стабильным. Если ты живёшь в относительно благополучном пригороде и не ходишь, куда не надо, то тебе ничего не угрожает. Отчасти это и стало реализовываться, и ситуация с уличной преступностью в США стала вроде бы более спокойной.
Далее – исчезало понемногу и контркультурное напряжение, которое также питало уличное насилие в предыдущие годы. Если обратиться к идеологическим лозунгам протеста той эпохи, то «лето любви» (Summer of Love) хиппи 1960-х сменилось «зимой ненависти» (Winter of Hate) панков в последующее десятилетие. Но и эта традиция контркультурного насилия тоже становилась не столь вопиющей. Панки сами давно стали частью истории, а нынешние неформальные традиции в рамках движения “alt-right” стали «мягче», что ли, и в основном известны неполиткорректными языковыми баталиями, чем призывам к уличной анархии.
Да и международные сравнения с уличной преступностью в 1990-е, появление новых кейсов-примеров в других странах, делали положение в США более приемлемым на фоне новых эксцессов за границей. Так, саморазрушение городской среды Йоханнесбурга после отмены апартеида стало гораздо более мощным и быстротечным, чем его детройтский образец. Города ЮАР надолго перехватили пальму первенства у США по размаху уличной преступности и насилия. Города Латинской Америки, от Мексики до Бразилии, тоже быстро двигались по этому пути.
Популистский мятеж Трампа уходит корнями в длительный опыт экстравагантного магната-отщепенца. Его неортодоксальные взгляды породили надежды в Москве, что он принесёт новые идеи, хотя российские элиты хорошо понимали, что Трамп непредсказуем в своём поведении.
В итоге, повторим, было внешнее ощущение, что в США ситуация улучшается. Особенно высоки были ожидания этого в момент избрания Барака Обамы президентом. Его предвыборный лозунг “Yes, we can!”, его «дерзость надежды» (“Audacity of Hope”), его пример успеха действительно делали возможным полагать, что расовое расслоение в США и питаемая им уличная преступность будут сокращаться, что «социальные лифты», позволяющие вырваться из неблагополучных расовых гетто, будут там установлены и, наконец, заработают.
Но реальность, увы, оказалась гораздо сложнее. События в Фергюсоне показали всю глубину межрасового раскола и взаимного межрасового недоверия в США. Оставим даже в стороне слухи о том, что убитый белым полицейским чёрный подросток на самом деле грабил магазин и при ясности американских норм насчёт применения оружия стражами порядка вполне, в общем-то, получил по заслугам. Последовавшая за этим волна протестов в Фергюсоне и в других городах высветила целый ряд сложных и нерешаемых вопросов. Первый понятен: белым полицейским хорошо бы не стрелять в чёрных. Но второй вопрос – более сложный и неполиткорректный: а хорошо бы чёрным перестать грабить и насильничать, тогда в них и не будут стрелять полицейские. Третий вопрос Фергюсона стал вообще прямым вызовом для Обамы: а чью сторону займёт первый чернокожий президент США: убитого чёрного подростка или стрелявшего белого полицейского. Поскольку подавление протестов в Фергюсоне приняло широкомасштабный характер с привлечением федеральных сил, то радикалы Фергюсона по сути выдвинули Обаме обидное для него (и тоже неполиткорректное) обвинение, что, став марионеткой белого истеблишмента, он превратился в предателя своей расы. Ну и социальные лифты в Фергюсоне, естественно, так и не появились.
