Чуть забегая вперед, замечу, что на том же стоял Риббентроп и в своем последнем слове, произнесенном 31 августа 1946-го: «Когда я в 1939 году прибыл в Москву к маршалу Сталину, он обсуждал со мной не возможности мирного урегулирования германо-польского конфликта… Он ясно дал понять, что если кроме половины Польши и Балтийских стран не получит еще Литву и порт Либава, я могу сразу лететь обратно. В 1939 году ведение войны там, очевидно, еще не считалось международным преступлением против мира, иначе как можно объяснить телеграмму Сталина, посланную после окончания польской кампании? Она гласит, я цитирую: «Дружба Германии и Советского Союза, скрепленная совместно пролитой кровью, имеет все шансы стать длительной и прочной».

Не менее захватывающим был рассказ Риббентропа о советско-германском саммите, прошедшем в Берлине 12–14 ноября 1940 года. В гости к Гитлеру тогда пожаловал Вячеслав Молотов, глава правительства СССР и одновременно нарком иностранных дел. По словам Риббентропа, в ходе этих переговоров Третий рейх предложил СССР присоединиться к Тройственному пакту — военно-политическому союзу Германии, Италии и Японии. И московский гость отнесся к этой идее с большим интересом. По версии Риббентропа, сделка сорвалась лишь из-за чрезмерных аппетитов советского руководства. Москва настаивала, в частности, на включении в свою «сферу интересов» всей Финляндии, Болгарии, а также зон проливов, соединяющих Балтийское и Северное (Скагеррак и Каттегат) и Черное и Средиземное моря. На берегах Дарданелл, то есть на территории Турции, Советский Союз рассчитывал обзавестись своей военно-морской базой.

Риббентроп не врал: позднейшие исследования подтвердили его показания. Но сказать, что его заявления произвели эффект разорвавшей бомбы, было бы большим преувеличением. По понятным причинам к словам подсудимых на этом процессе не принято было относиться с большим почтением и доверием. Собаки, мол, лают, ветер носит. Намного больше хлопот Москве доставил доктор Зайдль, не оставлявший попыток доказать, что в польском вопросе СССР действовал заодно с Германией.

В конце концов в его руки попала фотокопия секретного протокола к советско-германскому договору о ненападении, которую он не замедлил предъявить Трибуналу. Но Зайдль «отказался сообщить, от кого он ее получил, — отмечает историк Наталья Лебедева, один из наиболее авторитетных специалистов по этой теме. — В результате Трибунал запретил оглашать текст этого документа и последовательно придерживался данной позиции». По существу, суд поддержал главного советского обвинителя Романа Руденко, назвавшего фотокопию «фальшивкой, не имеющей никакой доказательной ценности».

Однако скандал все-таки разразился: 22 мая 1946 года текст секретного протокола был опубликован американской газетой St. Louis Post-Dispatch. Что, кстати, подтверждает версию Зайдля о происхождении документа. Согласно стенограмме процесса, отвечая на соответствующий вопрос судей, адвокат ответил, что получил фотокопию от «кажущегося надежным человека из одной из союзных держав». Сам Зайдль, как явствует из опубликованных им много лет спустя мемуаров, склонялся к тому, что «ему подыграли с американской стороны, а именно со стороны обвинения США или американской секретной службы».

А на следующее утро, 23 мая, в Нюрнберге при крайне странных обстоятельствах погибает помощник Руденко Николай Зоря, отвечавший за представление доказательств о нападении Германии на Советский Союз. По официальной версии, из-за неосторожного обращения с оружием, во время чистки личного пистолета. «В эту версию, конечно, никто поверить не мог, — вспоминала Татьяна Ступникова. — Кому придет в голову чистить оружие перед уходом на работу?.. Что касается меня, то я с самого начала и по сей день уверена, что это если не убийство, то в лучшем случае вынужденный уход из жизни».

Мотивом же, по убеждению свидетельницы событий, была все та же история с секретным протоколом, выставившая «миролюбивую советскую внешнюю политику» в крайне неприглядном свете. Москва начала поиски виновных в провале, которые длились очень недолго. «Был возможен, — писала Ступникова, — лишь один ответ: виноваты обвинители. Они не смогли заткнуть рот защитникам, свидетелям и подсудимому Риббентропу… Необходимо было срочно найти одного во всем виноватого и убрать его аккуратно, без шума, не привлекая внимания мировой общественности, не прерывая заседаний Трибунала, но ясно намекая нашим юристам, что в таких делах оступаться не полагается. Очевидно, что подручные Берии в Нюрнберге успешно справились с этой ответственной задачей».

Той же точки зрения придерживается историк Лебедева. Правда, убийство она все-таки исключает. По данным Лебедевой, после того как тема секретных протоколов прогремела на процессе и за его пределами, Зорю вызвали в Москву. Причем он был очень напуган этим вызовом. Судя по всему, генерал решил не дожидаться обвинений во вредительстве и измене. И сам вынес себе смертный приговор.

На ход процесса все это, однако, никак не повлияло. В начале июня Трибунал отклонил ходатайство Зайдля о приобщении фотокопии секретного протокола к делу и тем самым окончательно закрыл вопрос. Иного трудно было ожидать. «Мы рассматриваем здесь дело немецких военных преступников, а не внешнюю политику других государств», — заявил в ходе прений Роман Руденко. И был абсолютно прав.

Что такое плохо

Об этих эпизодах процесса сегодня в России предпочитают не вспоминать. Зато очень часто говорят о том, чего не было. «Бандера и Шухевич являлись пособниками Гитлера и были, как и им подобные, осуждены Нюрнбергским трибуналом», — рефреном звучит в выступлениях российских официальных и неофициальных лиц. К слову, вышеприведенная цитата взята из сравнительно недавнего — ноябрь 2018 года — выступления министра иностранных дел России Сергея Лаврова.

Но министр ошибается: ни Бандера, ни Шухевич, ни организации, которые они возглавляли, в приговоре Международного военного трибунала не значатся. И, следовательно, не могли быть им осуждены. Предметом этого суда, повторим слова Романа Руденко, являлось «дело немецких военных преступников», причем преступников высшего ранга. Более мелкая дичь интересовала нюрнбергских прокуроров, защитников и судей лишь постольку, поскольку подтверждала — или опровергала — деяния крупного зверя.

В этом смысле определенный интерес к Бандере и бандеровцам на процессе действительно был проявлен. Однако утверждать, что в материалах Трибунала они предстают «сертифицированными» пособниками Гитлера, — значит, сильно грешить против истины. Информация на этот счет, как принято говорить в подобных случаях, неоднозначна.

В пользу версии о пособничестве говорят представленные советским обвинением письменные показания полковника Штольце, одного из руководителей немецкой военной разведки и контрразведки (абвера). Рассказывая о ходе подготовки Германией войны против СССР, Штольце, в частности, показал: «Мною лично было дано указание руководителям украинских националистов, германским агентам Мельнику (кличка Консул-1) и Бандере организовать сразу же после нападения Германии на Советский Союз провокационные выступления на Украине с целью подрыва ближайшего тыла советских войск…»

Однако документ с кодом 014-USSR, то есть также представленный советской стороной, дает совершенно иную картину отношений между немецкими нацистами и украинскими националистами. Оперативный приказ управления имперской безопасности (СД), датированный 29 октября 1941 года, гласил: «Достоверно установлено, что на территории рейхскомиссариата движение Бандеры готовит мятеж с конечной целью создания независимой Украины. Все участники движения Бандеры должны быть незамедлительно задержаны и после подробного допроса под видом мародеров без малейшей огласки ликвидированы». И это далеко не единственный «нюрнбергский» документ, аттестующий украинских националистов как врагов рейха.