Карантин и самоизоляция высветили множество застаревших социальных проблем общества. Которые впрочем так никто и не решил за 20 лет правления пахана Пу. В том числе и проблемы правоохранительных органов.
В соцсетях появились ролики, где наши правоохранители винтят на улицах пенсионеров и родителей с детьми, неосмотрительно вышедших на свежий воздух, и при этом боятся сказать слово против слоняющихся без дела кавказцев.
Но и без этого российский YouTube просто кишит роликами, где горячие кавказские парни либо оказывают активное сопротивление российским полицейским, либо демонстрируют полное неуважение к представителям власти, «опуская» их психологически.
В то же время на YouTube любой желающий найдет массу роликов, на которых американские полицейские либо почем зря колотят нарушителей порядка, либо расстреливают их прямо на улицах без суда и следствия.
В чем причина того, что наши полицейские боятся агрессивных соотечественников, а американские – нет?
Мы решили обсудить этот вопрос и пригласить к обсуждению зубров правоохранительных органов из двух стран. Соединенные Штаты Америки представляет Джон Карпентер, бывший шеф-ассистент одного из дивизионов Департамента полиции Лос-Анджелеса (третьего по величине департамента полиции в Америке), а Россию – полковник МВД в отставке, бывший работник МУР ГУВД Москвы Евгений Харламов.
К ним у редакции KM.RU было два вопроса:
1. Почему так себя повели российские копы?
2. Была ли в той ситуации необходимость, опасность и угроза применения оружия с их стороны?
Джон Карпетер: Принципиальное отличие американского общества от российского в том, что у нас во многих штатах разрешена свободная продажа оружия, а кое-где – и свободное его ношение. Соответственно в обществе много ЛЕГАЛЬНО вооруженных людей. И полицейский всегда готов к тому, что ему придется иметь дело с тем, кто готов применить против тебя оружие. Поэтому он должен выстрелить первым. Но это же касается и холодного оружия тоже.
Американский коп, как и российский, действует строго по инструкции. И применение оружия входит в эти инструкции. Конечно, в жизни бывают разные ситуации, в том числе и нештатные, и все предусмотреть невозможно. Но есть ситуации стереотипные, повторяющиеся – так называемые базовые. Любой американский полицейский помнит их наизусть.
Во время обучения в академии они прокручиваются и обкатываются на практике сотни, если не тысячи раз. Поэтому он более-менее знает, как себя вести. Если же полицейский получает пулю, это мгновенно становится достоянием всей полиции штатов. Это тоже форс-мажор, этот случай разбирается подробно специальной комиссией, делаются выводы, и зачастую на базе этого создаются новые инструкции. Этот случай будет тысячи раз приводиться в качестве живого антипримера в процессе обучения других полицейских. А новые инструкции будут продуманы так, чтобы пулю в такой нештатной ситуации – если она повторится — получил подозреваемый, а не полицейский.
– А можно привести живые примеры?
Джон Карпетер: Например, если в руке человека окажется предмет, похожий на пистолет, и он направляет его на полицейского, тот уже может стрелять. Если вооруженный ножом человек находится от вас на расстоянии менее 6 метров и демонстрирует агрессивные намерения, можешь смело стрелять. Практика и жизнь показывают, что именно на этой дистанции у тебя есть шанс. Потому что расстояние в пять метров особо прыткие особи могут покрыть в два прыжка. Ты даже пистолет из кобуры вырвать не успеешь.
И самое главное — американский полицейский убежден, что, как бы не сложились обстоятельства, он, скорее всего, будет оправдан. За него горой встанет вся правоохранительная система. Да и общественное мнение.
Евгений Харламов: В России тоже есть инструкции по применению оружия. Но применяют его в десятки, если не в сотни раз реже, чем в Америке. Причин тому несколько. Во-первых, там оружие в обществе легализовано, что само по себе повышает потенциальную конфликтность общества. Во-вторых, сама численность населения в Америке в два с лишним раза больше, чем население России. А где много оружия – там чаще звучат выстрелы. Это самоочевидно. Стволы ведь приобретается не для того, чтобы потом годами висеть на стене, правильно? В России же представить себе идущего по улице вооружение человека трудно. У него тут же возникнут проблемы с полицией, и на разговор с ним тут же выедет группа немедленного реагирования.
Хотя в некоторых, скажем так, своеобычных регионах Кавказа оружие есть чуть ли не в каждом доме. И носят его практически открыто. И число его только увеличивается.
В той же Чечне ни одна свадьба или рождение мальчика не обходится без массовой стрельбы. Одно время они пытались навязать эти традиции и в других регионах России. Но это было быстро и радикально пресечено. Но в среде их традиционного обитания с этими народными традициями бороться очень сложно. И это оружие, разумеется, периодически стреляет. Но в полицейских здесь стреляют тоже крайне редко. Потому что традиции общества таковы, что к стрелку потом возникнет масса вопросов со стороны родственников убитого. И он в качестве последнего привета может получить встречную пулю с их стороны.
— Кем и как расследуется применение полицейским оружия?
Евгений Харламов: Каждый случай применения оружия – форс-мажор. Человек сразу же отстраняется от службы. Идет доскональная служебная проверка, в которой самое активное участие принимает традиционный недруг милиции — прокуратура.
И если проверка подтверждает правильность и неизбежность применения оружия, полицейский возвращается на службу. Если же нет – исключается из органов. А это для многих полицейских – настоящее потрясение. Потому что служить и защищать – это все, что они умеют. Эта мысль висит над ним, как дамоклов меч. И мешает применять оружие даже тогда, когда его надо применять однозначно.
Российскому полицейскому проще тихо испариться с места события (если нет свидетелей), чем потом ходить под этим дамокловым мечом недружественного к нему правосудия, испытывая в душе липкий страх от самой мысли оказаться безработным. То есть он выбирает худший варианта реагирования на событие. Что и произошло в той ситуации, которую мы обсуждаем.
Зная характер кавказцев (особенно когда они сбиваются в стаи, где по законам социальной психологии они были бы вынуждены демонстрировать друг другу свою дерзость), в той ситуации вполне могло дойти до активного сопротивления и стрельбы. Совершенно очевидно, что приказов полицейских кавказцы выполнять бы не стали. Заставлять убраться их силой? Кавказцы оказали бы активное сопротивление. А так как в массе своей они – хорошо тренированные люди, борцы и боксеры, полицейские вполне могли бы проиграть этот раунд. Мало того – в схватке могли бы лишиться оружия. А это — сразу исключение из органов с волчьим билетом.
Стрельба в воздух, как показывает практика и жизнь, кавказцев только распаляет. Они считают это проявлением трусости. «Что, мент, боишься в живого человека стрелять? Пошел вон, овца в погонах!» Вот он и пошел. Потому что стрельба по живым мишеням и последующий геморрой с непредсказуемыми последствиями совершено не входили в его планы.
Джон Карпетер: У нас проверка по факту стрельбы тоже проводится. Этим занимается Совет комиссаров (или уполномоченных) полиции, которому подотчетен даже глава Департамента. И полицейский на это время также отстраняется от несения службы. Но проверка занимает предельно сжатые сроки. При этом тщательно анализируется личность пострадавшего.
Если выяснится, что пострадавший имел сомнительную биографию, полицейского оправдают автоматически. Еще и наградят по службе и повысят в звании. А сейчас, с введением мобильных камер, которые есть у каждого полицейского, которые фиксируют каждое его движение, это проверка зачастую занимает даже не один день – один час. После чего человек продолжает нести службу.
