Но при этом «Стратегия» в разделе про «задачи органов власти» прямо указывает, что против всех этих подрывных воздействий нужно принимать меры. Это адресуется прежде всего законодателям. И они, то ли по совпадению настроя, то ли в результате внимательного чтения черновиками «Стратегии», уже откликаются.
Так, в «Стратегии» говорится о «реальной угрозе» искажения истории за рубежами РФ, и мы уже видим и законопроект о запрете приравнивания сталинизма к нацизму, и свежую статью 243.4 УК РФ, придуманную под «антироссийский вандализм» именно за границей. Снова активизировалась подготовка законопроекта о наказаниях за сотрудничество с «нежелательными» НКО за пределами России.
В «Стратегии» говорится и о неких структурах в России, «подконтрольных» внешним вредным НКО, — это задел для еще одного законопроекта.
Также, например, ставится довольно загадочная задача: «обеспечение реализации прав граждан на свободу совести и свободу вероисповедания без нанесения ущерба религиозным чувствам верующих и национальной идентичности граждан России».
Как этим руководствоваться? Казалось бы — отойди и не вмешивайся, тогда ни свободу совести, ни чувства, ни идентичность и не заденешь. Но ясно же, что такую подсказку одни наши чиновники другим дать не могут. Поэтому прочитывается этот пассаж так, что надо защищать чувства верующих и национальную идентичность, которая как-то увязывается с религиозной.
На практике это превращается в преследование тех, кто чем-то задел «чувства верующих», и тех, кто предлагает варианты религиозности, которые многими понимаются как не традиционные для данной этнической общности, — например, протестанты в русской среде или салафиты в татарской или северокавказской.
Размытые концепты «традиционности» и «традиционных ценностей» работают против любых социальных и идейных новаций, которые представляются властям просто недостаточно подконтрольными. По содержанию они могут быть любыми, но на уровне официальных речей и пропаганды чаще всего говорят о двух типах опасных новаций — мусульманской фундаменталистской как источника террористической угрозы и западной либеральной — как источника угрозы для «традиционной морали», политического режима, а то и для самого существования российского государства.
Национал-радикальная угроза часто упоминается в «Стратегии» в разных контекстах. С любыми «русскими объединениями» ЦПЭ/ФСБ, рукодствуясь этой «стратегией» будут бороться в первую очередь.
По сути ЦПЭ сейчас — часть политической антирусской полиции, а этот институт у нас распределен по нескольким ведомствам.
Политическая полиция всегда выполняет двойственную функцию: «политические преступления» могут быть как криминальными в обычном, не политическом смысле слова, так и нет. Политическая полиция выполняет и нормальные полицейские функции, то есть находит человека, совершившего реальное преступление, собирает доказательства и доводит его до суда. Также она интересуется окружением этого человека.
Руссское движение действительно существуют, как и сложная структура их общественной поддержки, от организаций до идеологий — без них организованное сопротивление было бы гораздо слабее.
Но если некоторые сторонники той или иной идеологии действительно идут на идейно мотивированные акции, это не значит, что их совершают или хотя бы собираются совершать все, кто придерживается сходных прорусских взглядов.
Склонность смешивать русских сопротивленцев и тех, кто ассоциируется с ними лишь идейно, — фундаментальный недостаток любой политической полиции, а россиянской он присущ в высокой степени.
Акцент в стратегическом планировании смещается от противодействия тому, что является преступлением вне зависимости от политических оценок, к противодействию угрозам сугубо русского идеологического свойства, связь которых с реальными преступлениями либо отсутствует, либо очень слабая.
И этот сдвиг чреват тем, что политическая полиция будет еще больше преследовать невиновных или совершивших лишь незначительные нарушения и просто по закону сохранения ведомственной энергии меньше выполнять нормальные полицейские функции.
