Развитие в 1920—1930-х годах «культуры знаменитостей» немало помогло Фицджеральду продать его историю. Радио и телевидение сделали шоуменов и политиков одновременно личностями титанического масштаба и практически членами семьи, новые технологии создавали и постоянно подогревали неослабевающий интерес к подробностям частной жизни этих знакомых незнакомцев. Гитлер мог сколько угодно быть диктатором, но помимо этого он был знаменитостью, на которой можно сделать деньги.

Увлечение знаменитостями пробудило интерес к домам богатых и известных — интерес, который пресса могла удовлетворить. В 30-х годах Architectural Digest начал публиковать статьи о домах голливудских звезд и режиссеров. Следуя этому тренду, в августе 1936-го американское издание Vogue предложило своим читателям виртуальное турне по домам троих «вершителей зарубежной политики»: Адольфа Гитлера, Бенито Муссолини и министра иностранных дел Британии Энтони Идена. Более подробно объясняя стереотип о том, что собственность якобы отражает истинную сущность человека, журнал заявил, что манера, в которой эти «великие люди» украшают свой дом, может многое сказать о духе их наций. «Каждое жилище, несомненно, характеризует и своего хозяина, и его страну: лондонский дом Энтони Идена, по-английски замкнутый, безлик, как британская дипломатия; горный домик Гитлера по-немецки набит вещами и уютен; а вилла Муссолини, без меры украшенная, потрясающе соразмерная, прекрасно подходит для выражения импозантной гордости итальянской нации».

Фотографии, как и подписи к ним, фокусировались на бытовых моментах: «Здесь Гитлер обедает», «Здесь Муссолини играет на скрипке», «Здесь Иден спит» и так далее. В статье разместили изображение (сделанное Генрихом Гофманом) места, которое в Хаус Вахенфельд было отведено для приема пищи. «Этот домик на склоне горы отличается неброской опрятностью, свойственной деревенскому жилищу: застекленная веранда с канарейками и комнаты, подобно этой, набитые всякой всячиной, которая создает уют: часы, фигурки гномов и диванные подушки со свастикой». В целом возникает впечатление, что фотографии специально подобраны, чтобы подчеркнуть стереотипы о национальных особенностях обитателей этих домов. Так, контрастируя с уютом дома Гитлера, «роскошные покои» виллы Торлония, принадлежащей Муссолини, воплощали «имперскую помпезность». Комнаты Идена «раскрываются перед зрителем, демонстрируя яркий ситец обивки на искусно сделанных копиях мебели XVIII века и пусть невыразительный, но несомненно хороший аристократический вкус».

Таким образом Vogue нормализировал вуайеристские желания подсмотреть за частной жизнью этих знаменитых людей. По сравнению с материалом Фицджеральда, преисполненным безудержного романтизма и являющимся, по сути, очень слабо замаскированной пропагандой, статья Vogue кажется практически безобидной.

В августе 1936 года, как раз когда вышла эта статья, Гитлер председательствовал на церемонии открытия Олимпийских игр в Берлине, которым грозил международный бойкот из-за расистской и антисемитской политики Третьего рейха. Нацистский режим, заинтересованный в международном позитивном имидже и сохранении валютных поступлений от туризма, разрешил одному спортсмену еврейского происхождения участвовать в Олимпиаде в составе команды Германии и временно убрал антисемитскую пропаганду из публичных пространств Берлина. При таком контексте статья в Vogue, с ее нейтральной подачей, работала на нормализацию нацизма, стирая различия между двумя безжалостными диктаторами и избранным членом парламента, переводя фокус с их политических взглядов на дизайн их интерьера. В 1945 году, в последние дни Второй мировой, Vogue опубликует снимки Ли Миллер, сделанные в Бухенвальде, и исчерпывающе представит своим читателям последствия, к которым привело господство подобных идеологий. Но в 1936-м свастика была лишь декором для диванных подушек.

Именно в эти годы о частной жизни и быте Гитлера неоднократно писал и New York Times Magazine, снова и снова возвращаясь к Оберзальцбергу. В октябре 1935-го издание разместило короткую, но восторженную статью «Гитлер — архитектор собственного дома: он упражняется в этом искусстве, изменяя свой скромный коттедж». Упомянув, что когда-то Гитлер мечтал стать архитектором, журнал приписывал ему авторство всех переделок в доме (тогда еще мелких) и восхвалял умеренность и хороший вкус, с которыми они выполнены.

Через полтора года, в мае 1937-го, журнал напечатал на обложке прекрасное фото Берхтесгадена и подписал его: «Здесь Гитлер мечтает и строит планы». На трех полосах был размещен репортаж Отто Толишуса, берлинского корреспондента. Описывая превращение маленького Хаус Вахенфельд в большой и основательный Бергхоф, Толишус предположил, что судьба Германии может быть не слишком счастливой. «Присутствие главы могучей державы, — отмечал он, — само по себе трансформирует сельскую, непритязательную простоту этого места и придает ему — более в ощущениях, чем наглядно, — большую масштабность и милитаризованность».

В Оберзальцберге строительство новых казарм для СС и меры, предпринятые с целью превращения резиденции Гитлера в неприступную крепость, сделали упомянутую «милитаризованность» более выраженной. Бергхоф был окружен тайной. «Никто не уполномочен говорить об этом; не разрешены никакие публикации, за исключением нескольких официальных фотографий и некоторого количества лирики, однако все пояснения весьма туманны; даже строителей обязали молчать о том, что они делали и что видели». Ходили слухи, что дом оборудован газоупорными бомбоубежищами и «окружен системой ПВО». Лесистую территорию окружали «башенки, выглядящие довольно романтично» — на самом деле это были сторожевые посты, а «весь горный склон, общей площадью несколько квадратных миль», был обнесен высокой оградой из колючей проволоки. Дома нацистской элиты имели защищенный периметр, однако «все остальное, включая детский санаторий и множество деревенских домов, было убрано оттуда». Берхтесгаден был, как сообщали, очищен от всех «неблагонадежных» элементов», а туристам приходилось отвечать полиции на множество вопросов. Эти предосторожности разработали «со всей тщательностью, […] как будто имели целью убедить местное население, что в случае войны Берхтесгаден назначен на роль настоящей столицы». С удивительной точностью, имея крайне мало информации, Толишус стал одним из первых репортеров, предупредивших англоговорящую аудиторию о милитаризации Оберзальцберга.

Однако настороженный и скептический тон изменился, когда с дома внимание сместилось на его хозяина. «Теперь, уверенный в безопасности и неприкосновенности своей жизни, Гитлер может расслабиться, и гостям он открывается с самой обаятельной стороны». Из материала читатели узнавали о каждодневной рутине в жизни Гитлера, совершенно не связанной с политикой: о неспешных завтраках, когда на столе «молоко, хлеб, геркулес, мед и сыр», о горных прогулках, о вегетарианских привычках фюрера и его любви к сладкому. После ланча, как сообщал Толишус, Гитлер уходил в «специальную мастерскую, оборудованную в Бергхофе», где предавался «любимому хобби — архитектуре». Вечера проходили «у камина в большом зале, в компании гостей», там могла звучать музыка или, что случалось чаще, шли неформальные беседы о текущих событиях. Таким образом, эта словесная экскурсия по Бергхофу уводила читателя от тревожащей крепости, которую готовили на случай войны, к вопросам быта и досуга.