Знали ли немцы о том, что происходит в их стране при Гитлере? Конечно, победителям легче было поверить, что знали, но это будет искажением истории, поскольку это была одна из самых охраняемых тайн Третьего рейха. Один из вопиющих примеров такого искажения истории — это появление совершенно спекулятивной книги американского писателя Дэниэля Гольдхагена «Добровольные помощники Гитлера» (Hitler’s Willing Executioners). Она вышла спустя 3 года после премьеры фильма «Список Шиндлера». Автор стремился показать, что убийство евреев в Третьем рейхе — это общенациональная политическая цель немцев во время войны. В ФРГ книга была встречена с большим вниманием. Была широкая общественная дискуссия на эту тему, несмотря на совершенную абсурдность такой постановки вопроса. Даже если принять, что в холокосте принимало участие около миллиона немцев (что чрезвычайное преувеличение), это менее процента населения. Поэтому обвинения Гольдхагена — это явная спекуляция. Более того, он хотел показать, что задолго до Гитлера немецкий народ вынашивал планы уничтожения евреев. Это совершенная чепуха. Гольдхаген в своей книге утверждал, что большинство тех людей, которые наблюдали за горящими синагогами, одобряли действия погромщиков, но не указал, как он об этом догадался.

На самом деле в вопросе о знании или незнании о холокосте нет никаких оснований не верить свидетельствам современников. Так, за два года до казни участник Сопротивления граф фон Мольтке писал другу за границу, что он уверен, что девять десятых населения Германии не знает, что нацисты убили сотни тысяч евреев. Они продолжают верить, что евреи просто переселены на территории Восточной Европы. Утверждение Гольдхагена, что все были прекрасно осведомлены о намерениях нацистов в отношении евреев — это тоже ложь. Даже большинство евреев не верили в принципиальную возможность их массового уничтожения. Тем более в это не верили и сами немцы. Как не верили и в то, что за депортацией последуют убийства. В это не верили и сами депортируемые. Гросс-адмирал Дениц после войны дал честное слово офицера, что не имел ни малейшего понятия о массовых уничтожениях людей в Третьем рейхе. Учитывая его репутацию, совсем невероятно, что он врал.

Когда его спросили, знал ли он во время войны, что нацисты творят с евреями, канцлер Гельмут Шмидт сказал, что современные люди не представляют, что это такое — жить в условия информационной диктатуры. К тому же шла война, во время войны возможно всякое, в том числе и в демократических странах. Гарри Трумэн, к примеру, узнал о существовании атомной бомбы лишь в тот момент, когда стал президентом. Ученые, которые готовили первый взрыв атомной бомбы, не были уверены в том, что ядерная реакция ограничится содержимым заряда, а не распространится на всю материю земли. Как быть с такой перспективой и с ответственностью ученых? Иными словами, морализаторство в таких вопросах — это очень тяжелая и уязвимая апория.

На самом деле наиболее важным в процессе начала преодоления нацизма были не политические игры и карательная юстиция. Историк Ральф Дарендорф в одном из своих интервью отмечал, что ему гораздо позже (к концу века) стало ясно, «что после 1945 года произошло нечто совершенно примечательное: внешне казалось, что имеет место реставрация, поскольку много прежних фигур оставались на своих местах и вроде бы каких-либо существенных перемен не происходило. Между тем, подспудно происходили огромные подвижки. Я связываю эти перемены с именем министра экономики Людвига Эрхарда, который был совершенно глух к спорам о прошлом и его преодолении. Он шел своим путем и создал в Германии новые социально-экономические структуры. Это вызвало глубинные перемены, которые попросту исключали какие-либо реставрационные схемы или пути. Со временем они стали совершенно неактуальными».

По сути сознание было реставративно, а бытие изменилось и изменило все. Неонацисты с их реставрационными идеями стали со временем просто ненужным хламом. Структурные перемены в обществе оказались более действенными, чем осознанное и общее политическое противодействие нацистскому прошлому.

Раскаяние и ответственность

Позже ключевую же роль в создании надежной защиты от повторения прошлого сыграла в Германии студенческая «революция» 1968 года. Именно в эти дни в странах, переживших нацизм и фашизм (ФРГ и Италия), в центре внимания оказались вопросы ответственности старшего поколения за преступления в годы войны. Особенно настойчивы были немецкие студенты, они призывали: «Давайте сделаем то, что было упущено в 1945 году, — проведем настоящую денацификацию». Затем следовало перечисление тех, кто должен быть на прицеле: Nazi-Richter, Nazi-Staatsanwälte, Nazi-Gesetzgeber aller Couleur, Nazi-Polizisten, Nazi-Beamte, Nazi-Verfassungsschutzer, Nazi-Lehrer, Nazi-Professoren, Nazi-Pfarrer, Nazi-Journalisten, Nazi-Propagandisten, Nazi-Bundeskanzler (канцлер Курт Кизингер был членом партии при Гитлере), Nazi-Kriegsgewinnler, Nazi-Fabrikanten, Nazi-Finanziers. И затем следовали призывы к организованному неповиновению поколению нацистов.

Конечно, в этой критике была толика преувеличения и эпатажа, но это подействовало безотказно, поскольку активисты этой «революции» оказались у власти и своим идеалам не изменили. Ко всему прочему с тех пор в немецких масс-медиа безусловно доминируют леволиберальные журналисты и редакторы. Это же относится и к политикам – Ангелу Меркель (ХДС) и Олафа Шольца (СДПГ) по политическим убеждениям трудно отличить. Эти намерения и цели обеих партий после 68-го года в обязательном порядке включают в себя леволиберальные взгляды и позиции. И чем дальше от 68-го, тем в большей степени. А правый политический спектр все больше оттесняется на второй план.

Именно под влиянием «революции» 1968 года в стране стал изменяться официальный дискурс в отношении нацистского прошлого. Теперь в ФРГ стали преподавать историю нацизма в школе, развивать в национальном самосознании компонент раскаяния, что резко отличалось от исторической политики 1950-х.

Правительство Брандта с 1969 года много сделало в этом отношении. Во внешней политике — новая «восточная политика» и признание утери немецких восточных территорий свершившимся фактом, во внутренней политике — демократизация. В исторической политике — раскаяние в преступлениях нацистов. Этому процессу предшествовали радикальные перемены в ФРГ: процесс по Освенциму (1963-65 гг.), суд над Эйхманом (1961 год), некоторые важные литературные события, всколыхнувшие общественность — как «Жестяной барабанщик» Гюнтера Грасса (1959 год), пьеса Рольфа Хоххута «Наместник» (1963 год), книга Фишера «Рывок к мировому господству» (1961 год), связавшая в единое целое старый германский империализм и гитлеровскую экспансию.

Повысился общий уровень осознания проблематики преемственности немецкой истории и причастности обычных немцев к преступлениям режима. По сути между 1956 и 1965 годами в ФРГ дал о себе знать целый комплекс импульсов к изменениям. Бундесканцлер Людвиг Эрхард оказался настоящим провидцем, когда в одном из правительственных заявлений 1965 года сформулировал мысль, что «послевоенное время пришло к концу». Оно началось после 14 лет канцлерства Аденуаэра. Пятидесятые годы прошли под знаком борьбы за материальное благополучие, а шестидесятые — под знаком идеологического прорыва. Вследствие разрыва между старым консервативным мышлением и стремлением к обновлению получилась драма, сделавшая 1960-е самым драматическим и беспокойным десятилетием немецкой послевоенной истории.

В России своего «68-го» не было, поэтому и пересмотр тоталитарного прошлого был неполным, если он вообще имел место. К тому же, в отличие от нацистского режима, разгромленного в войну, советский режим сам рухнул под тяжестью маразма, и нас никто не принуждал к пересмотру отношения к собственной истории, как к этому принудили немцев. Поэтому и создать устойчивую демократическую политическую культуру, как это сделали немцы, упорно искоренявшие всякие признаки национальной, расовой, имперской, социальной, культурной или иной нетерпимости, нам так и не удалось.

Но для современных немцев есть другая опасность. Слишком настойчивая морализация (особенно в отношении холокоста) безраздельно царит в дискурсе сейчас. Иными словами, политическая коммуникация превратилась в позу. При этом, конечно, в послевоенной Германии национализм не исчез вовсе. Его просто старательно игнорируют, а на первый план доминирующие в общественном дискурсе немецкие левые выдвигают образцовую немецкую Willkommenskultur <�«Культура гостеприимства» означает ряд мер, которые люди принимают, основываясь на положительном отношении к мигрантам, чтобы они чувствовали себя комфортно в обществе и смогли скорее освоится в нем, используют ее как обязательный элемент немецкой идентичности. В этом, наверное, и главный итог немецкого 68-го. Ins