Первым делом возник рядом с Удальцом странный человек по фамилии Наливальный. С каждым шагом он прикладывался к фляжке и кричал, что Чудо-Юдо украло больше, чем ВВП. Потом прибежал гламурной кентавр в серебряных калошах. Звонко цокали в них копытца, и с каждым ударом обращалась брусчатка под ними в мягкие, зеленные бумажки. Рядом с Федькой Удальцом возникла неразлучная троица: Немой, Рыжий и Чирик. Оседлали они протест, закричали, что надо идти на болото, где кикиморы живут и где можно мирно потребовать отставку Чудо-Юда. Тут же появился мужчина эльфийской наружности, несший на спине матрац, который он периодически любил и целовал. Рядом с ним шли ещё писатели: существо, похожее на быка, которого горожане кормили морковкой и интеллигентный человек, к имени которого хотелось прибавить слово, начинающееся на букву «Б», но тогда бы его пришлось назвать Бакуниным.
Пристроилась к шествию и жирная свинья с модной блондинистой причёской. Несла она что-то про элиты, пищала про революцию, норовила поддеть пятачком флаги имперские. Хрюкала она пафосно на Федьку и его компанию, но те не обращали на неё никакого внимания, поэтому свинье стало обидно, и она уковыляла прочь. Рядом в тачке катили огромную женщину с восьмеркой очков на носу, потому что она не могла ходить, которая кричала про гэбню и коммунистов. Грозно маршировал с повязкой на руке человек похожий на лимон. А сколько хлипких хипстеров, вооруженных фотоаппаратами возникло средь народа! Один из них даже успел стать святым мучеником, сорвавшись с крыши и тем самым самоубившись.
Заполонили хипстеры всё, вплоть до горизонта, и много хороших людей, кто запускал булыжниками в оборотней, глядя на всё это, плевались и покидали строй. На их место тут же пришли бомжи, бородатые старцы, зачем-то тащившие на привязи корову, прибежали скоморохи и шуты. С огромными стягами пришла дружина Савелия, который бил плеткой своих затянутых в кожу витязей. Музыканты уже что-то играли на гуслях, кто-то с кем-то дрался и громогласно вещал, подобно пророку. На тарантасе приехали цыгане с ручным медведем, и тут же привлекли к себе всеобще внимание. Многие уже и забыли, зачем собрались. И всё это шествие возглавлял безногий Федька Удалец, рядом с которым тащился захмелевший Наливальный.
Показались уже зубчатые стены палат диктаторских, когда оттуда в небо вырвалось что-то огромное, похожее на орла и спрута. Замер народ пред видом Чудо-Юда ненавидимого. Смотрит на людей Чудо-Юдо двухголовое, где одна голова настоящее Чудо, а другое на рожу, ну, вылитое Юдо. Смотрит и ничего понять не может. И видит народ, что узурпатор уже не так страшен, как раньше. Наело чудище брюхо огромное, поблекла его чешуя. Покрылись плесенью водянистые голубые глаза, и выпали светлые волосы. Плохо выглядит Чудо. Юдо же улыбалось блаженной улыбкой, да играло в айфон заморский. И защищать диктатора было некому, но прорычал злобно монстр заклинание:
— Госдеп! Бандерлоги! Гондоны!
От ужасного рева пал народ ниц. Только самые стойкие устояли, бесстрашно глядя в глаза чудищу. Но тут же ускакал кентавр в серебряных галошах, съехал в подворотню Федька Удальцов, Наливальный накатил стакан и опал, как озимые, писатель попытался закрыться матрацем. Откуда-то со стороны элитно хрюкнула ушедшая было свинья. Бывшие оборотни в панике разбежались, а Немой, Рыжий и Чирик пали на колени и крикнули разом:
— Хозяин, прости!
Но Чудо-Юдо вдруг повернулось к народу задницей, как стояло оно всё проявление, да взмыло в воздух, тяжело хлопая орлиными крыльями. В когтях уносил поганый огромный мешок, где лежали награбленные в стране богатства. Держало чудище путь в дивную страну Офшорию, где текли молочные реки и были кисельные берега. Быстро оно скрылось вдали. Тогда выполз из мрака Федька Удалец, очнулся Наливальный, оживились лидеры революции, а Немой, Рыжий и Чирик сделали вид, что ничего не говорили, и тут же крикнули:
— Кто первый добежит до палат правительственных, тот и будет следующим Русь-матушку грабить!
Бросились лидеры к цели заветной. Бежал, припрыгивая, писатель с любимым матрацем и не отставал от него толстяк, похожий на быка, пока «Б»акунин раздавал автографы. Заржал, как кобыла, кентавр. Немой с Рыжим и Чириком передрались ещё на старте и начали мутузить друг друга, споря о том, каким путём нужно идти в болото. Наливальный был так пьян, что не сумел сделать и двух шагов, поэтому единственный, кто вырвался вперёд, был инвалид Федька.
Гнал он, не оглядываясь, свою доску на колесиках к трону заветному, мечтая о социализме и о том, что он принесет такое равенство на Русь, что все будут, как и он, безногими. Ещё чуть-чуть и освободит инвалид народ! Но вдруг остановил Федька Удалец свою тележку, повернулся к бегущим за ним людям и зверям. Застыли скоморохи, перестали мычать коровы, угомонились цыгане, хипстеры и мещане. Даже Савелий перестал стегать плеткой своих великих партийцев. Все засмотрелись на могучего героя революции. Исказилось бледное лицо Федьки, и прокричал он, глухо и громко, как умел:
— Товарищи, я вот подумал, а зачем нам Чудо-Юдо окаянное свергать? Нам же ведь и так заебись!
И радостно гикая, вместо палат красно-каменных, покатил Федька на своей тележке к ближайшему памятнику, где и разбила толпа лагерь. Все были счастливы и довольны тем, что показали Чуду-Юдо, кто в стране хозяин. И был там пир, и звери и люди до утра пели песни о том, что надо свергнуть узурпатора, да грозили кулаками пустым палатам боярским. И я там был, мёд, пиво пил. По усам текло, да в рот не попало. Всё видел и вам рассказываю. Утром, когда все спали, вернулся в логово злющий презлющий Чудо-Юдо. Посмотрел он с ненавистью на протестующих, да приказал их изловить, аки дичь. Вскоре, опомнившиеся оборотни снова нацепили на себя погоны, напали на лагерь, да рассовали народ по околоткам. Отправили на каторгу Гору Лузянишку и других богатырей, а вожаков выпустили уже вечером.
Прошли месяцы. Наступила в тридевятом царстве исконная стабильность. Всё также сидит в красно-каменных палатах Чудо-Юдо, да кровь сосёт из земли русской. Всё также по улицам разъезжает на доске с колесиками безногий Федька Удалец. На груди его висит вторая блестящая медалька. Федька весел, кушает кренделя и ватрушки, и буйными речами снова народ к неповиновению призывает. Но его уже никто не слушает, только подкармливают, как юродивого.
Вот и революции конец, а кто слушал молодец.
© Copyright Злобин Володя