— Как вы оказались в «Особой букве»? Это ведь нередкое уже явление, что бывшие нацболы становятся журналистами… Только в «Особой Букве» вас как минимум двое, а ведь еще есть Александр Аверин и «Русская весна», Максим Громов и «Союз заключенных», и другие… Можно ли говорить, что сложилась целая «школа нацбольской журналистики», выпускники которой работают сейчас в самых разных СМИ?

— Несколько лет назад, вскоре после смерти Сергея Магнитского, редакция «Особой буквы» обратилась ко мне с просьбой написать текст о Бутырском централе. Так уж совпало, что я когда-то сидел в том самом спецблоке Бутырки, где позднее держали Магнитского. Магнитский за считанные дни до своей смерти описывал в тюремном дневнике нечеловеческие условия жизни в этом спецблоке, и его записи стали достоянием прессы. И получилось, что я обладал неким «эксклюзивным» знанием, мог подтвердить достоверность слов умершего узника. Я написал текст про Бутырский спецблок. Статья наделала много шума, куча московского тюремного начальства почувствовало себя неуютно, на Бутырке начали что-то спешно ремонтировать. А сотрудничество с «Особой буквой» мы продолжили.

Что касается «школы нацбольской журналистики» — то это некоторое преувеличение. Как таковой школы никогда не было, хотя у «Лимонки» было много авторов и многие потом стали «большими» журналистами. На самом деле, просто в свое время НБП собрала под свои знамена наиболее талантливую, энергичную молодежь России. Неудивительно, что когда партии фактически не стало, партийцы начали активную личную экспансию во всех сферах. Пошли в другие политические структуры, в редакции газет, в гражданский активизм. Нацбол(ТМ) — это знак качества, люди этой марки везде на хорошем счету.

Пример «Русской весны» и «Союза заключенных» не вполне удачен — все же это не СМИ, а небольшие сетевые проекты нынешних «лимоновцев». Но есть, например, новостной портал «Gazeta.ru», где трудится мой бывший коллега по московскому НБП Сергей Смирнов. Крутыми журналистами стали Дмитрий Жвания (одни из основателей питерского НБП), Алексей Цветков, Елена Боровская, Дмитрий Бахур, Владимир Титов, Игорь Минин (культовые московские партийцы). В провинциальных СМИ работают экс-нацболы Игорь Бойков, Дмитрий Елькин, Яков Горбунов и многие другие. Талантливые люди — талантливы во всем и везде.

— Какой карьеры хотелось бы достичь? Вообще живете по плану, или как повезет?

— Я не люблю слово «карьера», и если бы был озабочен ее построением, то еще в студенческие годы избрал бы другой, более безопасный жизненный путь. В современной России планировать что- либо на годы вперед — крайне неосмотрительно, а еще более неосмотрительно полагаться на «везение». Надо быть верным своим идеалам, остро чувствовать несправедливость и бороться против нее. Это и есть жизнь, и ничего интереснее быть не может.

— Один известный психотерапевт считает, что политически активные люди «застряли» где-то на подростковой фазе взросления. Нет ли такого ощущения? Можно ли вообще с такими доводами согласиться?

— Не хочу опровергать брюзжание легионов «психологов» и «психотерапевтов», которым удобно считать нас вечными подростками. Сохранять свежесть оценок и реакций, не пускать в душу «старческую нежность», не грузить себя рефлексиями — это важно и правильно. Мир во власти яростной юности — это не так уж и плохо. Господство геронтократии — вот это действительно страшно.

— Как ваши близкие относятся к вашей «политической» и журналистской биографии? Все ли понимают?

— Мои родные всегда меня поддерживали. Моя жена является моим соратником, мы прошли с ней вместе акции прямого действия и тюрьмы в период «Таганского дела», никакого недопонимания между нами быть не может.

— Вы бы могли стать политическим беженцем или остались бы бороться в России до конца?

— Политическая эмиграция — сложный вопрос. Нам с Еленой Боровской в 2004 году довелось немного отхлебнуть из эмирантской чаши: после ареста «нацболов-декабристов» партия отправила нас на Украину, опасаясь и нашего ареста. Мы пробыли там несколько месяцев, устали от бездействия, вернулись. Тюрьмой тогда нам расплатиться не довелось, тюрьма пришла позже, и по совершенно другому делу. Но, имея опыт и тюрьмы, и эмиграции, могу заявить, что эмиграция мне показалась куда более тоскливой формой времяпровождения.

Нужно понимать, что, отправляясь в эмиграцию, человек вычеркивает себя из активной политики фактически бессрочно. Нет «звонка», по которому он вернется к своим товарищам. Удел эмигранта — наблюдать за борьбой со стороны. Задача эмигранта — сочинять прокламации и пикетировать российское посольство в стране пребывания. Никто же не даст тебе снарядить яхту «Гранма» и отправиться, подобно Фиделю Кастро, обратно к родным берегам во главе партизанского отряда. Можно, конечно, как тот же Алексей Макаров, включиться в политический дискурс страны, давшей тебе убежище, отождествить себя с ней, но тогда ты уже и не эмигрант, и не российский политик.

Мне кажется, что выбор между эмиграцией и тюрьмой можно решить следующим образом. Если над активистом нависло сфальсифицированное обвинение по особо тяжкой статье («убийство», «бандитизм», «терроризм» и т.п.) — надо уезжать. Сроки по таким статьям предусмотрены астрономические, как говорится, «освободит только революция». Но если речь идет о сроках по «хулиганству», «массовым беспорядкам», или, тем более, по 282 статье, то самому себя выпиливать из российской политики бегством — неразумно. Этот срок проще отсидеть. Например, для меня моя отсидка — уже давнее воспоминание, позавчерашний день.

— История с бегством Александра Долматова в Нидерланды не кажется вам странной?

— Я далек от конспирологических версий относительно бегства Долматова. Сашу я знаю очень давно, это честный, достойный парень. Его называют активистом «Другой России», хотя, конечно, активистом этой организации он по большому счету не был, лишь формально там состоял. Этот старый нацбол искал себя в протестном движении, в ходе «Марша миллионов» 6 мая шел рядом с колонной анархистов… То, что его «выпустили» в аэропорту» — ну что ж, значит в тот момент он еще не был объявлен в розыск, не были спущены соответствующие ориентировки, ФСБ не выставило «стоп-флажки». Такое бывает, государство у нас неповоротливо.

— Как чувствует себя Алексей Макаров, нацбол, получивший убежище в Швеции? Вы его несколько раз упоминали сегодня, чем он занимается теперь на чужбине?

— Макаров сейчас активно взаимодействует с европейскими «антисистемщиками», в своих взглядах сдвинулся в сторону анархизма. За ним интересно наблюдать. НБП была кастой кшатриев, «берсерков», но даже на общем нацбольском фоне Алексей всегда выделялся своей отвагой и бескомпромиссностью. Если есть в мире неразбавленный, алхимически чистый тип «человека войны» — то это Алексей Макаров. Многие его однопартийцы, по выходу из тюрьмы, погружались в многомесячный «отдых», а потом всю свою оставшуюся жизнь вели себя так, будто только вчера освободились. Макаров не такой. В первый же день после освобождения он вновь возглавил свою Восточную бригаду Московского отделения партии, за пару месяцев акций прямого действия заработал несколько новых уголовных дел и был «спрятан» руководством на Украине. Но и там он не угомонился, активно занялся уже украинской политикой, и после прихода к власти Януковича вновь попал в тюрьму. В конце концов, оказался в Швеции. Уверен, этот молодой человек еще не раз удивит нас — в хорошем, вдохновляющем смысле слова…

Беседовала Оксана ТРУФАНОВА, РусВердикт