После истории с Денисом Сайтаковым в СМИ появились десятки статей, посвящённых проблеме ваххабизма в Татарстане. Помимо Набережных Челнов журналисты обнаружили активные ячейки ваххабитов в Альметьевске, Нижнекамске, Кукморе и целом ряде других населённых пунктов [13].

В отличие от радикального исламизма традиционному для татар и башкир исламу ханафитского мазхаба свойственны лояльность к российскому светскому государству, уважительное отношение к другим традиционным конфессиям, сформировавшимся благодаря многовековому опыту совместного проживания в инорелигиозной среде, а шариат воспринимается как добровольный и индивидуальный религиозный образ жизни, основанный на моральных ценностях ислама, без стремления навязать его остальному населению.

В Республике Татарстан уже возникли устойчивые салафитские группы. Как писал убитый ваххабитами татарский богослов Валиулла Якупов, «они (салафиты) не стремятся слиться с окружением, принять утвердившиеся здесь обычаи, образ жизни, мусульманскую культуру. Они всё чаще рассматривают себя как устойчивые сообщества, чётко осознают свою специфику, свои интересы и возможность их отстаивать, используя правозащитные и юридические средства. Эти группы стали уже постоянным источником напряжённости, способной в перспективе привести к вспышке. Эти группы, особенно ваххабитские, образуют наиболее предрасположенную к активному протесту категорию верующих. Они не только сами противостоят общепринятой мусульманской культуре, но и соответствующим образом воздействуют на другие группы более толерантных верующих» [14].

Имам мечети «Зайнулла» из пос. Царицыно близ Казани Сулейман Зарипов дал описание структуры салафитского сообщества в Татарстане, которое состоит из четырёх категорий людей и больше напоминает пирамиду. Первую группу составляет элита мусульманской уммы Татарстана; в неё входят около семи человек, которые сами принадлежат к официальным мусульманским организациям и стараются заручиться поддержкой государства, используя свой официальный статус для создания благоприятной среды для распространения и укоренения салафизма в республике. Вторую категорию образуют имамы-мухтасибы, которые на местах содействуют деятельности салафитов. В третью группу входят проповедники, работающие с населением, прихожанами мечетей, опираясь в большей степени на молодёжь. Именно эти проповедники активно выступают с критикой традиционного ислама, называя все свойственные татарам в их религиозной практике обряды нововведениями, не соответствующими «чистому исламу». И, наконец, четвёртую группу салафитского сообщества образует мусульманская молодёжь, которая восприняла идеи проповедников, и именно из этой среды впоследствии и выходят те, кто берётся за оружие. Также, уверен Сулейман Зарипов, в Татарстане действует организация «Братья-мусульмане», которая включает тех, кто обучался в Египте. Сама организация управляется из-за рубежа [15].

В итоге отсутствие должной поддержки со стороны государства традиционному исламу и бесконтрольная отправка в зарубежные исламские учебные заведения татарской молодёжи (что даже вынуждена была публично признать и высшая элита Татарстана [16]) привели к постепенной салафитизации определённой части мусульманской молодёжи, результатом чего стало появление террористического бандподполья на территории уже самого Татарстана. 25 ноября 2010 г. в Нурлатском районе Татарстана силами МВД и ОМОН при личном участии тогдашнего министра внутренних дел Татарстана генерала Асгата Сафарова была ликвидирована вооружённая банда боевиков, намеревавшихся создать в лесистой части закамской зоны республики лагерь наподобие тех, которые действуют на Северном Кавказе. Именно тогда глава МВД по РТ признал факт сращивания ваххабизма с организованными преступными группировками (ОПГ): «Мы отмечаем трансформацию организованной преступности, поскольку идёт выделение в преступной среде группировок, сформированных по религиозному принципу, а особую активность в исламизации участников преступных группировок проявляют сторонники так называемого салафитского (ваххабитского) течения». Как сообщил руководитель МВД Татарстана, исламисты-салафиты ведут постоянную проповедническую деятельность в мечетях, местах лишения свободы и в криминальной среде, ежегодно вовлекая в свои ряды десятки жителей республики. Но, в отличие от обычных ОПГ, «мусульманские бригады» не противоборствуют друг с другом. Они солидарны и поддерживают связи, часто пользуясь поддержкой «братьев по вере» из других группировок. «Объединённые одной идеологией и хорошо организованные, неукоснительно соблюдающие требования конспирации, имеющие криминальный опыт, члены организованных преступных формирований, принявшие салафизм, представляют сегодня реальную угрозу», − признал Асгат Сафаров [17].

Кооперация салафизма и криминала в Татарстане идёт по пути изменения содержания формы рэкета. На городских розничных рынках сегодня можно наблюдать, как вчерашние члены ОПГ становятся теперь активными мусульманами, исповедующими не традиционный для татар ислам ханафитского мазхаба, а радикальные формы мусульманской религии. Буквально за несколько последних лет стала происходить ваххабизация криминального сообщества, и вчерашняя «братва» становится теперь демонстративно религиозной, что, впрочем, совершенно не означает отказа от преступной деятельности. Если раньше рэкет торговцев на базарах осуществлялся по принципу «платишь дань − получаешь «крышу», что в реальности означало лишь то, что тебе позволяют торговать, то сегодня салафитизировавшийся криминал пытается рэкет окрасить в религиозные тона: торговцу, если он этнически мусульманин, предлагают заплатить обязательный для каждого исповедующего ислам закят (благотворительный взнос) в пользу джамаата. При этом салафитская «братва» обосновывает это тем, что собираемый таким способом закят идёт на помощь «братьям», сидящим в тюрьмах или ведущих джихад (например, на Кавказе). При этом ваххабиты совершенно не принимают в расчёт, например, светскость предпринимателя − этнического мусульманина (татарина, узбека, азербайджанца и др.). В итоге торговцу на рынке весьма сложно отказать исламистской «братве»: с одной стороны, салафиты давят на религиозные чувства, а с другой – не оставляют выбора, ведь в случае отказа платить закят ваххабитам предпринимателя ждёт расправа в духе бандитских 1990-х гг.

Что же касается торговцев немусульманского происхождения (как правило, это христиане: русские, армяне и др.), то с ними салафиты разговаривают иначе, объясняя, что в исламском халифате христиан как «народ Книги» мусульмане «защищали», за что те обязаны платить джизью − налог для неверных. То есть религиозно мотивированный рэкет распространяется и на немусульман, у которых тоже нет выбора, ведь отказавшихся платить дань (как бы её не называли) ждёт наказание.

В результате ваххабиты − участники ОПГ могут спокойно обойти рынок и, потребовав с каждого торговца закят или джизью, пусть даже в небольшом размере (от 1000 руб. и выше), собрать приличный «навар», который идёт на содержание исламистского джамаата, его членов и шире – на террористическую деятельность. Стоит отметить, что среди исламистской «братвы» присутствуют даже этнически русские, которые под влиянием своих подельников из числа ваххабитов принимают ислам радикального толка. Такие прозелиты порой становятся наиболее активными и даже более радикальными, чем остальные «братья» [18].

Другой формой симбиоза криминала и радикал-исламизма является распространение последнего среди заключённых. Осуждённые за религиозный экстремизм и террористические действия фундаменталисты, попадая в тюрьмы и исправительные колонии, как правило, от своих взглядов совершенно не отказываются, а напротив, даже убеждаются в их правоте, поскольку, с их точки зрения, они «пострадали за веру», а не за то, что взрывали газопроводы в Татарстане, распространяли экстремистскую литературу, собирали и хранили оружие. Оказавшись на «зоне», салафиты начинают вести «дагват» (пропаганду) среди других заключённых, которые до этого были либо далеки от религиозного образа жизни, либо исповедовали традиционный для татар ислам ханафитского мазхаба. В результате они очень быстро сколачивают джамаат из числа заключённых, многим из которых начинает нравиться идеология ваххабитов и хизб-ут-тахрировцев, поскольку предыдущие «грехи» (преступления), совершённые до активного принятия ислама, в этом случае списываются, а возможность их совершить в дальнейшем оправдывается, поскольку новые преступления трактуются как часть «джихада» [19]. Радикал-исламистская идеология оправдывает совершение преступлений против любого, кто не разделяет эти убеждения (причём совершать преступления можно и против мусульман-ханафитов). Поскольку социальная структура тюремного сообщества иерархична (заключённые между собой делятся по своеобразным кастам: «блатные», «приблатнённые», «мужики», «фраера», «шныри», «петухи» и др.), сегодня салафиты принимаются в касту «мужиков», однако их пропаганда в перспективе может привести к тому, что фундаменталисты оккупируют и категорию «блатные». Дело в том, что в системе ценностей уголовного мира главенствует презрение не только по отношению к правоохранительным органам, но к государству как таковому. Это весьма напоминает мировоззренческие установки радикал-исламистов, для которых российское государство является кяфирским (государством неверных). Общее негативное отношение к государственным органам способствует сближению криминала и салафизма, итогом чего является уважительное отношение друг к другу: в глазах уголовников ваххабиты начинают выглядеть жертвами государственной системы. И если в элиту уголовного мира попадут религиозные экстремисты, то в перспективе именно салафиты смогут задавать тон всему тюремному сообществу. Нежелание исламистов жить по «ментовским» законам (т.е. по законам российского государства) в глазах уголовников, живущих по «понятиям», вызывает у тех только уважение. Отсутствие с самого начала должного контроля со стороны Духовного управления мусульман Татарстана за тем, что происходит в молельных комнатах тюрем и колоний республики (только при новом муфтии Ильдусе Фаизове, наконец-то, взялись за эту работу: 20 октября 2011 г. состоялось подписание соглашения о взаимодействии и сотрудничестве между Управлением Федеральной службы исполнения наказаний России по Республике Татарстан и республиканским муфтиятом, по которому стороны принимают на себя обязательства по координации совместной деятельности в сфере духовно-нравственного воспитания, духовного просвещения осуждённых, работников уголовно-исполнительной системы, а также членов их семей, способствующей духовной реабилитации осуждённых и становлению на путь исправления [20]), привело к тому, что «зоны» превратились в места максимально благоприятного распространения салафизма. К слову сказать, до сих пор не было элементарного контроля за той религиозной литературой, которая распространяется среди заключённых в тюремных молельных комнатах. Нередки случаи, когда осуждённый за «бытовые» преступления на «зоне» отбывал наказание с ваххабитом или хизб-ут-тахрировцем. Под влиянием своего сокамерника-исламиста обыкновенный «воришка» принимал религиозные убеждения первого. Тем более для этого были благоприятные условия: совместное времяпрепровождение, ощущение правоты взглядов салафита (ведь на «зоне» он оказался не за банальное воровство, а как бы за идею), желание жить не в стране, где правят «менты» и «беспредел», а в неком «правильном» государстве, где все живут по «понятиям», по которым каждый друг другу «брат», где нет несправедливости и т.п. Идея исламского халифата в трактовке ваххабитов или хизб-ут-тахрировцев выглядит весьма привлекательной для других заключённых. В итоге часть из них примыкают к исламисту, образуя с ним джамаат, где действует взаимовыручка. В местах лишения свободы один человек не может противостоять другим заключённым, а если ты член ваххабитского джамаата, то в случае чего «братья» тебя в обиду не дадут и придут на помощь. В итоге некоторые заключённые, попадая за «бытовые» преступления, после пребывания многие годы в изоляции от общества в компании с осуждёнными радикал-исламистами выходят на свободу с такими же мировоззренческими установками, что и их сокамерники, что приводит лишь к росту салафитского подполья на свободе [21]. Вот почему всё чаще в последнее время со стороны и экспертного сообщества, и традиционного мусульманского духовенства звучат рациональные призывы изолировать религиозных экстремистов от остальных заключённых, чтобы исключить возможность ваххабитского идеологического влияния.

Отбыв наказание, фундаменталисты приходят в мечети, где в глазах мусульманской молодёжи выглядят как «пострадавшие за веру», и служат живыми примерами борцов за истину. Их авторитет выше, если у салафита или хизб-ут-тахрировца уже не первая «ходка». Столь почтительное отношение к зэкам-фундаменталистам со стороны молодёжи напоминает точно такое же отношение к отбывшему наказание заключённому у дворовой шпаны 1970−1990-х гг.: в глазах молодёжи он выглядит человеком, «знающим жизнь». К слову сказать, даже язык общения между собой у салафитской молодёжи, вышедшей из рядов «гопников», весьма напоминает взаимоотношения последних в своей среде: вместо слово «пацан» ваххабиты называют друг друга «ахи» («брат»), а к девушкам обращаются «ухти» («сестра»). Сама манера общения сохраняет многие признаки субкультуры уличной молодёжи. Даже музыкальные вкусы у гопников и салафитов близки: если первые любят послушать заунывный шансон или рок о нелегкой судьбе «братвы», то у салафитской молодёжи популярностью пользуются песни Тимура Муцураева, исламистского русскоязычного барда, музыкально-вокальное творчество которого посвящено романтизации джихада. Джихад-искусство Тимура Муцураева бьёт все рейтинги популярности среди салафитской молодёжи Татарстана.