Госдура предлагает создавать кибердружины для поиска экстремизма в интернете. Глава кибердружины, которая работает уже 7 лет, рассказывает, как это выглядит сейчас и что изменит закон.

В начале ноября стало известно, что депутаты Госдумы от «Единой России» подготовили законопроект о создании в России официальных кибердружин. Вместе с правоохранительными органами они будут искать в интернете запрещенную законом информацию. На самом деле дружины работают и сотрудничают с Роскомнадзором с 2011 года, но не регламентировано — создать такую организацию может кто угодно.

Чем и на каких условиях занимаются кибердружины, почему некоторые из них специально находят «экстремистские» посты у своих знакомых и приведет ли принятие закона к росту количества дел за репосты? Об этом «Бумага» поговорила с Григорием Пащенко — руководителем движения «Кибердружина», работающего с 2011 года.

— Как долго уже существует ваша дружина?

— «Кибердружина» была создана в 2011 году «Лигой безопасного интернета» (организация, созданная бизнесменом и православным деятелем Константином Малофеевым для борьбы с распространением детского порно и экстремистского контента в рунете; подготовила первый вариант законопроекта о «черном списке» сайтов с запрещенной информацией, который сейчас ведет Роскомнадзор — прим. «Бумаги»).

Я вошел в дружину в 2015 году — сфера IT была моим хобби с 90-х годов, но до этого я работал в рекламе, ретейле, занимался своим бизнесом. В дружину шел с желанием развивать IT-сектор и реализоваться в нем. Сначала стал руководителем Тверского отделения дружины, начал вносить в работу разнообразные новшества. Впоследствии «Лига безопасного интернета» передала мне полное руководство «Кибердружиной». Сейчас у нас никакого контакта с «Лигой» нет.

— Как сейчас работает дружина?

— Мы полностью изменили работу (изначально кибердружина заявляла, что планирует также «бороться с гомосексуализмом», позже от этой цели отказались; кроме того, дружинники занимались провокацией педофилов, создавая в соцсетях страницы под видом детей — прим. «Бумаги»). Ввели правило, что дружинники не могут быть младше 18 лет, развили направление кибербезопасности — проводим мастер-классы, учим ребят защищаться и взламывать. Также у нас есть небольшой отдел, который занимается поиском в сети экстремизма, терроризма, распространения наркотиков и так далее. В этом отделе работают настоящие спецы, а не ребята, которые сидят и мониторят страницы всех подряд во «ВКонтакте».

У нас есть свое программное обеспечение, которое помогает найти экстремистские материалы. Затем мы собираем специальную комиссию, в которую входят психологи, лингвисты и другие специалисты. Они анализируют посты и делают вывод, есть ли призывы к экстремизму. Но даже их мнение ничего не решает — впереди еще очень много этапов. Информацию мы передаем в Роскомнадзор, который созывает собственную комиссию: она либо соглашается, либо не соглашается с выводами нашей. После этого начинают работать правоохранительные органы.

При этом мы собираем информацию и вычисляем только администраторов сообществ, организаторов распространения экстремистской информации. Дальше мы не идем — не трогаем людей, которые просто сделали репост.

— Но сейчас много уголовных дел как раз за репосты. Они вам неинтересны?

— Да [неинтересны], так как мы понимаем, что многие люди просто не знают, что репостят. Увидели красивую картинку, не прочитали текст — и на автомате репостнули.

Нужно подчеркнуть важный момент — на мой взгляд, только за репосты у нас никого не сажают. Например, один и тот же пост репостнули Маша и Петя. Но Машу посадили, а Петю нет. Почему? А потому что органы изучили обоих, прочитали их переписки, изучили запросы в браузерах и поняли, кто действительно интересуется экстремизмом, а кто сделал репост случайно. Конечно, об этом никто не говорит, и на судах люди пытаются выставить всё так, будто они по глупости сделали какой-то один репост. Но это не так. (Материалы уголовных дел об экстремизме не подтверждают выводы Григория Пащенко — прим. «Бумаги».)

— То есть вы считаете, что все дела об экстремизме обоснованы?

— Я не готов говорить про все, но в 90 % случаев — да. Ведь перед тем, как человеку что-либо предъявить, органы детально изучают историю его жизни, а потом по нему делается вывод. Иногда достаточно просто посмотреть историю браузера. Например, есть люди, которые перед тем, как сделать что-нибудь, гуглят, как получить справку о недееспособности и уйти от ответственности за преступление. Или подробно изучают какой-нибудь способ массового убийства.

Вообще сейчас вокруг темы репостов настолько много внимания, что некоторые даже пытаются обернуть это в свою сторону. Например, специально делают какой-нибудь репост, а после интереса правоохранителей сразу идут в посольство какой-нибудь страны и просят политическое убежище (СМИ не сообщали о людях, которые сознательно добивались возбуждения уголовного дела за репост — прим. «Бумаги»).

— По вашей версии, следствие почти всегда знает, что подсудимый — реальный экстремист, но на суде об этом не заявляет и предъявляет только репост?

— Конечно, следствие не будет предъявлять в суде личную переписку, а репост — это конкретное правонарушение, которое можно предъявить и доказать.

— Какие дела помогла раскрыть ваша кибердружина?

— Всего мы вычислили около 50 серьезных администраторов экстремистских сообществ, мелких я не считаю. По большей части эти сообщества работали с молодежью, разжигали в их среде. У нас был случай, когда ребят вербовали в Сирию, или был человек, который занимался пабликами о «Синих китах» и принимал ставки, кто, когда и каким способом покончит с собой (Пащенко отказался подробнее рассказывать об этих уголовных делах, указывая, что расследования еще продолжаются — прим. «Бумаги»).