За что же бывший российский генерал так невзлюбил последнего премьер-министра добольшевистской России?

В глазах Маннергейма в качестве политика Керенский имел плохую «кредитную историю». Известный журналист и карикатурист Валерий Каррик хотел организовать распространение листовок и антисталинских карикатур для красноармейцев. За «активизм» в Финляндии выступали, например, Екатерина Кускова и Петр Струве, но они не получили визы. Целый ряд офицерских чинов I (Французского) отдела Русского Обще-Воинского союза (РОВС), объединявшего с 1924 года кадры белых армий в изгнании, подавали рапорта своим начальникам, подчеркивая необходимость действовать. В известном смысле они отражали настроения и переживания многих белых воинов.

Так, например, георгиевский кавалер штабс-капитан Адриан Борщов, отличившийся во время Великой войны в бронечастях и проживавший во Франции, предлагал сформировать из соотечественников особый финляндский корпус. В Европе находились несколько сотен тысяч эмигрантов, в том числе молодых людей с общевойсковой подготовкой, и набор добровольцев не представлял бы проблемы. Рапорт Борщова принял другой георгиевский кавалер, генерал-лейтенант Владимир Витковский — гвардейский офицер, возглавлявший I отдел РОВС. Сам Витковский мечтал о походе на Петроград. Еще один георгиевский кавалер, капитан II ранга Борис Четверухин, проживавший в Финляндии, доложил Маннергейму о готовности предоставлять разведданные о состоянии советских баз в Эстонии при помощи своих агентов. Добровольцами вступили в финскую армию чин РОВС корнет Лабинский и член Национально-трудового союза нового поколения (НТСНП) Куксинский, а братья Алексей и Юрий Феоктистовы погибли на фронте.

«План показался слишком дерзким»

Именно тогда и возникла идея сформировать Русскую народную армию?

Да, 16 декабря 1939 года начальник РОВС, Генерального штаба генерал-лейтенант Алексей Архангельский, проживавший в Брюсселе, обратился с личным письмом к Маннергейму — оба генерала ранее состояли в переписке — с предложением использовать офицерские кадры Союза для создания русских антибольшевистских частей. С такой же идеей выступал и бывший технический секретарь Политбюро Борис Бажанов, бежавший из СССР в 1928 году. Но Бажанов особый упор делал на привлечение советских военнопленных, чтобы формировать отряды Русской народной армии (РНА). А 23 декабря Архангельский обратился к начальнику штаба Маннергейма, генерал-лейтенанту Оскару Энкелю, который, как и Маннергейм, некогда был кадровым офицером Русской императорской армии.

Затем 29 декабря Маннергейму написал основатель и руководитель Зарубежных высших военно-научных курсов, Генерального штаба генерал-лейтенант Николай Головин — автор многих научных трудов и ревнитель военных знаний. В 1914 году полк гродненских гусар, которым командовал Головин, входил в гвардейскую кавалерийскую бригаду Маннергейма, и теперь известный ученый воспользовался старым знакомством. Головин рекомендовал своему бывшему бригадному командиру членов НТСНП и просил разрешить им вести с территории Финляндии антисталинскую агитацию.

Для изучения возможности такой деятельности из Парижа в Хельсинки выехал Аркадий Столыпин — сын русского премьера и один из руководителей НТСНП во Франции. Позднее Маннергейм отмечал его участие в судьбах советских военнопленных. Столыпин и другие члены НТСНП предлагали французским властям организовать с территории Финляндии заброску русских десантных групп в районы расположения северных лагерей НКВД, чтобы развернуть повстанческое движение в советском тылу. Но план показался слишком дерзким, да и Зимняя война быстро закончилась, чтобы над ним было можно серьезно работать.

Кажется, не все лидеры русской эмиграции были в восторге от этой идеи. Я читал, что она очень не нравилась генерал-лейтенанту Антону Деникину.

Скажем так: зимой 1940 года генерал Деникин относился к подобным планам сдержанно и без восторга. Но, во-первых, мы говорим не о лидерах русской эмиграции, а о лидерах русской военной эмиграции. Павел Милюков, например, вообще рассуждал о необходимости и нужности Выборгской губернии. Тем не менее его частное мнение для белых воинов не имело значения. С другой стороны, Великий князь Владимир Кириллович, возглавлявший Российский Императорский Дом и претендовавший на престол, в своих заявлениях осуждал агрессию Сталина против Финляндии. Чины РОВС и других воинских организаций в массе своей относились к Деникину с должным почтением, но видели в нем в первую очередь историческую фигуру, а не военно-политического лидера. Из-за своей крайней осторожности он не был властителем дум для соотечественников, по-прежнему желавших сражаться.

Во-вторых, зимой 1939-1940 годов Деникин все же не делал Архангельскому тех резких и обличительных заявлений по поводу участия русских в войне на стороне финнов, которые он придумывал шесть лет спустя. Как показывают документы деникинской коллекции, хранящейся в собрании Бахметевского архива Колумбийского университета в Нью-Йорке, в феврале 1940 года генерал назвал вопрос о вступлении эмигрантов в ряды финской армии деликатным, но не более того, о чем и направил письмо во французские газеты. Фактически Деникин занял нейтральную позицию.

С его точки зрения в тот момент наилучший сценарий Второй мировой войны выглядел так: англо-французские союзники наносят поражение Германии, а затем успешно воюют против СССР при условии, что их армии пойдут «не против России, не против народа русского, а только против большевизма и советской власти». Об этом Деникин писал в январе 1940 года в своей работе «Русский вопрос». В ожидании таких грандиозных событий локальная Зимняя война представлялась в глазах почтенного русского генерала второстепенным эпизодом — по крайней мере, до тех пор, пока в нее не вмешались бы англичане и французы. Историк Сергей Мельгунов, придерживавшийся антисталинских взглядов, 8 февраля 1940 года назвал путь Деникина «нежизненным».

«Мы боремся на жизнь и смерть»

Почему Маннергейм поначалу категорически отверг услуги белых эмигрантов? Это правда, что его ответ на предложения Витковского о «коротком ударе по Петрограду» был таков: «Я веду борьбу не с красными русскими, а с русскими вообще. В услугах белых русских не нуждаюсь и в свою армию их не пущу…»?

Процитированное вами письмо Витковскому мне неизвестно. Но известен ответ Маннергейма Архангельскому, датированный 30 декабря 1939 года. В нем фельдмаршал пишет: «В настоящем периоде нашей войны я не вижу никакой возможности воспользоваться сделанным Вами предложением. Втянувшись в войну против нашего желания, мы боремся на жизнь и смерть, один против пятидесяти, и в таких условиях мысль, высказанная в Вашем письме, неосуществима по причинам, на которых мне трудно более подробно остановиться». Однако Маннергейм закончил письмо такими вежливыми словами: «Кто знает, какие возможности ближайшее время может открыть и для Вас». 3 января 1940 года примерно в том же духе Архангельскому ответил и Энкель, отметивший, что положение Финляндии принципиально отличается от ситуации 1919 года: «Свободная Финляндия борется сегодня за свое существование», поэтому «не может в настоящих условиях предпринимать задания иного порядка». Для первого месяца войны это вполне объяснимая позиция.

Почему?

Во-первых, объективная проблема для финской стороны заключалась в непредсказуемых последствиях политических мероприятий, которые предлагали белоэмигранты. Ведь президент Кюёсти Каллио, премьер Ристо Рюти, Маннергейм и другие финские государственные деятели ставили своей единственной целью защиту и сохранение независимости Финляндии, в том числе и за столом переговоров, так как каждый день кровавой войны приносил их государству людские потери и хозяйственное разорение.