Намедни в блогосфере изрядно нашумела история по узбека Ваню, который, в благодарность за человечное к нему отношение некоего опера, рассказал ему про таинственные планы узбеков, а также прочих гастарбайтеров. Текст, надо сказать, примечательный, и ознакомиться с оными (тем, кто еще не читал) совсем нелишне.

Вкратце, великий заговор гастарбайтеров, о котором поведал узбек Ваня, сводится к следующему. Мигранты из Средней Азии в настоящее время тайно вооружаются, и схронов с оружием у них уже полно. Они ждут только часа «Х». Когда сей час настанет, то они все подымутся и начнут русских резать.

И изменить, мол, уже ничего нельзя. Их уже слишком много, у них гораздо больше денег, чем мы думаем, а также и оружия. Поэтому пока не поздно, нужно от этой мигрантской орды убегать – если не Европу, то хоть в Латинскую Америку.

Сразу же после того, как в ЖЖ появился текст с Ваниными откровениями, поднялась обратная волна: мол, это типичный «фейк», всерьез это воспринимать нельзя, это «троллинг» и прочие слова, означающие брехню.

Между тем, ситуация представляется несколько более интересной. Узбек Ваня – это, скорее всего, реальный персонаж. Но даже если он личность до кончиков ногтей вымышленная, то это ничего не меняет. Потому что его слова (или слова, вложенные ему в уста) – это, действительно, правда. Но правда в несколько ином смысле, чем показалось отдельным блоггерам. Это, разумеется, не конкретная программа действий – это слепок с психологии родоплеменной, этнической и/или национальной общности, возникающей в определенных условиях.

И вот об этой самой психологии есть смысл поговорить, ибо давно пора.

«Угнетенные» и угнетенные

В свое время большевики утверждали, что бытие определяет сознание. Они как всегда врали. На самом деле, именно наше сознание принципиально определяет наше бытие. И именно там следует искать истоки многих социально-политических процессов. В том числе и тех, которые порождает вышеупомянутые узбекские идеи.

Разнообразные людские сообщества (от семьи до нации), также, как и отдельные индивидуумы, могут пребывать в состоянии комфорта или дискомфорта. В нашем случае, речь идет про социальные общности, сформированные по этническому признаку. Состояние дискомфорта, соответственно, наступает в тот момент, когда сознание таковое общности начинает ощущать: имеющиеся у нее блага явно ниже положенной нормы.

Тут мы сталкиваемся с первым, имеющим чрезвычайно важное значение, «пунктиком». А именно: эта самая норма, отклонение от которой к низу оценивается негативно, не имеет никакого другого критерия, кроме субъективного самоощущения той или иной этнической структуры. Здесь почти всегда перестают работать все общечеловеческие критерии. То, что извне представляется справедливым и заслуженным, изнутри такой общности видится в совсем ином свете.

Далее срабатывает простой и малоприятный механизм человеческой психики, поврежденной, как и вся наша природа, первородным грехом. То есть, если рассматриваемое сообщество лишено каких-то благ, то лишено оно их, в собственных глазах, всегда незаслуженно. Ибо мы же не можем заслуживать, чтобы с нами обращались плохо, не так ли? Мы заслуживаем только хорошего. Далее, кто мог нас лишить этих благ, которые по праву нам принадлежат? Либо некая природная сила (стихийное бедствие, например), либо некие злые люди. То есть угнетатели.

Но проблема в том, что возникающая вследствие обиды ненависть нуждается в выходе. Ненавидеть стихию нельзя, и еще обидней становится – сами дураки, не смогли от нее уберечься.

Следовательно, если нам не хватает чего-то, что у нас «по праву» должно быть, то в этом виноваты некие угнетатели, которые вихри враждебные насылают и всячески нас эксплуатируют.

Все это, разумеется, не значит, что угнетения не бывает в природе – бывает, и более чем. И тут возможна уловка противоположного типа, когда в сознание этноса или нации сознательно внедряется разрушительная идея (в современной терминологии – мем): мол, ребята, вы сами во всем виноваты, во всех своих бедах, ибо плохо работаете, много кушаете, и т.д. и т.п. Русский народ – классический пример жертвы такого рода идеи (мема, медиавируса). Но это уже другая тема.

Факторы, порождающие ощущение «обделенности», могут быть самыми разными, а их действие – противоположным тому, какое, вроде бы, они должны оказывать.

Навскидку возьмем несколько примеров с разных континентов.

Пожалуй, классической можно назвать ситуацию в Родезии, где, как известно, «черные патриоты» боролись за права угнетенных негров. Самое интересное в той войне, которую родезийцы называли террористической, а «восставшие» – освободительной, было то, что «угнетенные» негры воевали с обеих сторон. В террористических армиях Мугабе и Нкомо они составляли абсолютное большинство, в родезийских воинских подразделениях – до 70% личного состава. И более всего страдали от «освободителей» именно черные.

То есть если какая-то часть чернокожих считала себя угнетенной и боролась за то, что она понимала под свободой, то другие с оружием в руках отстаивали это «угнетение».

Разумеется, следует помнить, что большая часть рекрутов в террористические («освободительные») армии Мугабе и Нкомо просто силой угоняли из их деревень. Но был и идейный костяк, осуществлявший руководство и более-менее искренне веривший в правоту своего дела. И себя они, разумеется, рассматривали как жертв политического режима «белого доминирования» (white-dominate).

Причем эти «жертвы» были сравнительно неплохо (а по меркам черных африканцев – так просто замечательно) образованы и обезпечены. Были они не обитателями краалей, а городской интеллигенцией. Но вот именно это-то заставляло считать их себя униженными и оскорбленными.

Негр, который жил в своей деревне и пас скот, никакого «угнетения» со стороны белых не испытывал. Он жил так же, как и его предки до прихода белых. Да, белые заняли часть земли, но ее хватало всем. Зато при них прекратились войны (по крайней мере, серьезные – на истребление) между племенами. Они строили больницы, в которых лечили от множества болезней, и школы, где учили детей. На их фермах всегда можно было подработать поденно, а на вырученные деньги купить что-нибудь полезное, или просто безделушку. Вожди, которые получали от правительства Родезии жалованье, и вовсе были довольны.

Более-менее всем в племени такая жизнь была по нраву. Все, что было раньше (норма), осталось, зато прибавилась масса новых приятных вещей. Самоощущение, на уровне племенного сознания, было, так сказать выше среднего – хорошее.

Совсем иначе обстояли дела с чернокожей интеллигенцией, которая получала образование, профессию, и формально интегрировалась в белое общество Родезии. С одной стороны, перед ними открывались все просторы Белого мира, они получали много больше, чем их деревенские соплеменники. Но при этом также принципиально менялась точка отсчета. Ибо чернокожая интеллигенция сравнивала свой статус не с земляками, оставшимися в краалях, а с белыми. И выходило как-то не очень впечатляюще. Ибо только-только народившаяся негритянская интеллигенция в принципе не могла составить серьезной конкуренции интеллигенции англо-саксонской. Что, само собой, в силу объективных законов экономики отражалось и на наличие материальных благ, и на социальном статусе. (Причем в Родезии эксперимент был чистым – в отличие от ЮАР, Родезия не знала апартеида-апартхайда.) Мало-мало выучившемуся африканцу было понятно: его потолок – это мелкий клерк, сотрудник какой-нибудь почтовой станции, в лучшем случае сержант. Для всего остального есть люди более образованные и лучше воспитанные и – да, эти люди белые.

В сравнении с тем, что осталось в краале, новый статус был просто раем. В сравнении с тем, что имели белые – более чем скромно, а хотелось, конечно, большего. Самоощущение четко уходило в минус, а далее, по вышеописанной схеме, возникала идея об «угнетении». И эта идея очень быстро сформировалась в мировоззрение и примитивную, но четкую идеологию тогда, когда на нее наслоилась коммунистическая пропаганда.

Со стороны все это выглядело более чем странно: именно те негры, которые более всех получили от белых благ, вопили об «угнетении», в то время как их деревенские соплеменники, которым досталось гораздо меньше, были вполне довольны и счастливы. До известной степени, это подвело белых родезийцев и всех вообще белых в Африке. Ведь им казалось, что чем больше дашь возможностей и прав черным, тем лучше они будут к ним относиться – а зависимость оказалась прямо противоположной.

Те же психологические механизмы сработали и в Косово и Метохии, когда коммунистический режим Тито позволили албанцам селиться в Космете.

Югославия была страной победителем, албанцы же, так или иначе, на протяжении почти всей войны находились в противоположном лагере. Во время Второй Мировой они активно резали сербское население Космета (который был включен в состав Великого Герцогства Албанского). Тито, вместо того, чтобы выслать всех албанцев из Косово и Метохии, не только разрешил им там остаться, но и воспрепятствовал возвращению бежавших оттуда косовских сербов.

Впоследствии, неизменно следуя сербофобскому политическому курсу и поощряя национальные меньшинства, Тито сделал все для улучшения положения косовских албанцев – а точнее, для албанизации Космета. Они получили широкую автономию. Для них были созданы пресса и телевидение на албанском языке (а равно и система образования). При этом граница между югославским Косово и Албанией была, мягко говоря, прозрачной. В общем, были созданы все условия для в высшей степени комфортной жизни албанцев в Косово и Метохии.