— Он романтик? — спрашиваю я.

— Так и есть. Не знаю, хорошо ли это или плохо. Я все, я сбитый летчик. Я хочу кушать, детей растить, не хочу в тюрьму. А про него вижу: его не унять.

— Многим не нравится, что он смеет называть себя лидером. А вот он этого никогда не стеснялся, он говорил: я лидер, — продолжает Белов. — В каком-то смысле он напоминает в этом плане Жириновского: «я главный», «это я организовал», «это мы сделали». Может, его участие никакое. Но это, тем не менее, дает ему некую власть. Почему? Потому что не все люди готовы брать на себя ответственность, и большинство людей готовы подчиняться, и не готовы командовать. При этом я не говорю сейчас об эффективности управления, о менеджерских качествах, это не имеет значения. Он просто такой человек, который готов взять на себя ответственность, направлять и руководить.

Русские идут

«Весь этот этнический оппозиционный национализм, который у нас есть, он вырос практически из уличного неонацизма, — объясняет Александр Верховский. — Просто какие-то люди с возрастом расширяют репертуар, а какие-то нет. Демушкин — расширил. Не уверен, что сейчас его можно называть неонацистом. Он об этом редко говорит, как и многие деятели радикального крыла. Они эту повестку в значительной степени забыли и подзабросили, какая-то оппозиционная риторика у них стала доминирующей частью».

Первый «Русский марш» прошел в 2005 году. Организаторы вспоминают его по-разному, но все сходятся в одном: Демушкина с его «Славянским союзом» там никто не ожидал увидеть. А он пришел.

В оргкомитете, говорит Александр Белов, выступали категорически против — потому что радикал, маргинал и, возможно, провокатор. Белов его, правда, все равно «подтянул» — говорит, «наслушался Березовского о необходимости системы сдержек и противовесов». В итоге Демушкин пришел на оргкомитет и повел себя, по словам Белова, «агрессивно». Сам Демушкин говорит, что пообещал там кому-то «отбить башку». «Саша бледный там весь сидел», — рассказывает Демушкин и смеется.

Первый марш, по словам Романа Попкова, был связан с Александром Дугиным и его Евразийским союзом молодежи. Как говорит Демушкин, организация первого марша была связана и с самой Администрацией президента — часть русских националистов (ДПНИ Белова) якобы «втюхали» Суркову идею о том, чтобы создать общий день для правых политических движений. Дугину, по его словам, идея понравилась, но Демушкин и его неонацисты могли сильно испортить картину.

«У Дугина пришло человек тридцать-сорок. И знамен у рамок такая просто вот гора была. И ни один человек, кто пришел, не взял ни одного знамени у него. А Дугин сделал металлоискатели и запретил пропускать древки (для знамен — „МБХ медиа“). Ну и знамена то свои мы можем пронести, а палки нет, — рассказывает со смехом Демушкин. — Я триста человек собрал в метро, и мы клином вышли, в эти рамки пошли. А Дугин там сделал охрану, чтоб Демушкина типа не пропустить. Но люди-то клином идут, и эти несколько человек просто разбежались в ужасе».
«Ну и Дугин подумал, бог с ним, палок же нет, все равно их не будет видно. Тем более он посмотрел, что мы там в конце будем, подумал, что нормально. И когда началось шествие, мы отбуцкали (побили — „МБХ медиа“.) несколько „дугинцев“ и отняли у них палки. В хрониках даже можно увидеть, как люди идут, а под ногами у них тряпки какие-то. Мы в итоге подняли свой флаг, и там все журналисты прибежали — мы же вышли с этой стилизованной свастикой моей. Собственно, мы тогда этот правый марш — на тот момент он правый, а не русский назывался, — захватили».

«Благодаря этому знамени с эмблемой 90 процентов медийного поля этого марша мы украли просто».

Роман Попков уверен, с Русским маршем националисты выиграли «лотерейный билет». Поначалу власти с ним боролись — были несанкционированные марши, их разгоняли: «Они тут бегали по Новому Арбату — менты и ОМОН за этими „бонами“, а те за ментами». Но к концу «нулевых» это уже стало безопасное мероприятие, на которое в какой-то момент, по словам Попкова, «приходили все» — потому что других площадок для «оппозиции» почти не было:

«Рекордные Русские марши 2010−2011 годы собирали под 10 тысяч. Туда приходили субкультурные скинхеды, неоязычники с бубнами в волчьих шкурах, православные с гигантскими флагштоками с ликами святых, приходили просто какие-то обывалы, более или менее националистически ориентированные, деды и бабки — остатки старой, красно-коричневой оппозиции 1990-х годов, — бывшие военные, закодированные советские офицеры. Это было место, где собирались все, кого объединяла более-менее общая тема — „Россия для русских“».

Русские марши изменили Демушкина: он захотел в политику. Но стать политической фигурой со «Славянским союзом» было сложно. Поэтому, когда сначала признали экстремистскими и запретили «Славянский союз» и ДПНИ и их бывшие лидеры «слились» в одну организацию, Демушкин воспользовался этим и вошел в новое этнополитическое общество «Русские» уже скинхедского балласта. Расовое превосходство и радикальный национализм из уличных кричалок перекочевали в политические программы.

Смерть движа

А еще через три года политический русский национализм умер.

Речь, конечно, не о всем русском национализме — он, по словам и Белова, и Тора, и самого Демушкина, никуда не делся и все еще имеет большой потенциал. Умер русский национализм в политике.

Многие современные русские националисты ушли в культуру: кто-то делает книги, кто-то снимает фильмы, кто-то работает в социальной сфере. Егор Просвирнин занят развитием новых медиа — правда, уже не таких популярных, как «Спутник и Погром». Но как такового политического национализма, с движениями и организациями, организаторов уличных акций — их не осталось.

Одни считают, что исчезновение русского национализма из политического поля случилось из-за раскола среди националистов по украинскому вопросу. «Часть встала на „ватные“ позиции и поехала в Новороссию воевать. Другая — поддержала сперва Майдан, потом Украину во всей этой борьбе. В итоге часть проукраинских националистов поехала в Киев, и многие там и остались, потому что в Россию им путь был закрыт просто статьями уголовными», — говорит Попков. С ним согласен и Владимир Тор.

Другие — например, Белов, — говорят, что к тому моменту просто уже произошла «зачистка политического поля» и репрессии с многочисленными посадками обескровили движение. Это отчасти подтверждает Верховский: по его мнению, русский национализм всегда связан с политическим уличным насилием, а его власти к 2014 году уже искоренили. Но он уверен, что националистическая повестка в принципе не могла собирать много людей. После Болотной, на которую вышло гораздо больше людей, чем на Русский марш, считает он, националисты поняли, что «не смогли обратиться к хоть сколько-нибудь широким кругам граждан».

До Крыма Демушкин-политик был по сути главным публичным лицом «Русских»: выступал с интервью, его называли лидером организации, хотя, по словам Белова, основные функции управления выполнял брат Белова, Владимир Басманов, находящийся в то время уже в политэмиграции. И Белов, и Демушкин в итоге оказались в тюрьме. По словам Демушкина, из руководства «Русских» не осталось никого: они либо сели, либо уехали из страны.