Бывший российский националист, получивший украинский паспорт из рук президента Порошенко — о батальонах, войне, националистах и освобождении городов.

Довоенная биография Сергея «Боцмана» Коротких богата и противоречива — участник российского ультраправого движения, приятель одиозного «Тесака» Марцинкевича, обвиняемый в терроризме на территории РФ и участник нескольких военных конфликтов в разных странах мира в качестве добровольца. После Майдана он решил связать свою жизнь с Украиной и стал одним из лидеров добровольческого батальона Азов, удерживающего стратегически важный Мариуполь от агрессии Москвы. За боевые заслуги «Боцман» в декабре 2014 года получил украинское гражданство лично из рук президента Петра Порошенко. В интервью ЛІГАБізнесІнформ 40-летний разведчик Азова рассказал о войне без официальной ретуши.

— Как ты попал на российско-украинскую войну и какова сейчас обстановка в Мариуполе и Широкино?

— В полку Азов я с самого начала. С первого его дня. Командовал разведротой, штурмовой группой, которая брала Мариуполь: занимался разведкой, составлял планы штурма, а также проводил первое и второе освобождение города.

Официально информация Генштаба следующая: Нацгвардия и милицейские батальоны находятся во второй линии, ВСУ — впереди. И когда происходят какие-то столкновения в Широкино, они пишут, что вот, ВСУ отбили атаку. Так вот: ВСУ в Широкино нет вообще ни в каком качестве. Они там даже не присутствуют. Там находятся либо Донбасс, либо Азов, либо в целом Нацгвардия. Одно время там с нами были морпехи — но это еще в феврале.

В Широкино сейчас никто не живет. Я сам строил там первые укрепления, на которых задержали российские войска 4 сентября. Это единственная возвышенность, которая стратегически позволяет нам, укрепившись, сдерживать все попытки наступления на Мариуполь. Сейчас там наши очень хорошо укрепились. Я даже думаю, это лучшее укрепление из тех, которые существовали за год. Если мы оставим Широкино, то следующая точка, на которой можно закрепиться — это уже будет окраина самого Мариуполя. То есть 23 километра противник пройдет легко. Широкино оставлять нельзя.

— Россияне не прекращают попытки штурма?

— С февраля было, может быть, пять дней, когда не стреляли.

— Сохраняется ли угроза прорыва российский войск к аннексированному Крыму?

— Активной фазы боевых действий нет, но идет активное накапливание техники и войск противника. Если они пройдут Широкино и зацепятся за край Мариуполя, то город начнет «умирать», народ начнет бунтовать и дальше уже дело времени, когда наше «мудрое» руководство его сдаст. Чтобы этого не допустить, нам тоже надо укреплять позиции в Широкино в дополнительные несколько линий.

— Есть ли у россиян возможности для штурма со стороны Новоазовска или Тельманово?

— Теоретически есть, но силы у них не бесконечны. Как показывает опыт всей войны, они делают так: пользуясь полной импотентностью нашего Генерального штаба, они концентрирует все свои силы в одном месте, давят в этом место — отгрызают какой-то кусок территории и потом снова отходят. То есть россияне и террористы никогда не шли широким фронтом. То, что они говорят, мол, будет прорыв через Волноваху и все остальное — да, теоретически они могут это сделать, но реально у них не хватит сил. Им тогда придется выстраивать силы от Волновахи до Бердянска. Я не думаю, что у них хватит сил.

— Что ты можешь рассказать о разведдеятельности Азова. В чем ее отличие, например, от разведки ВСУ или СБУ? С кем координируетесь?

— У нас так получилось, что хорошо сработались с местным СБУ — конкретно с отделом контрразведки. Они близки нам по духу, год назад ведь еще были никем, а точнее, теми, кто мешал остальному СБУ зарабатывать деньги. В отделе «К» есть небольшая группа идеалистов-романтиков, которые к тому же еще оказались и патриотами. Потому координируемся с ними и работать легко и приятно, в отличие от всего остального СБУ, которое по-прежнему занимается крышеванием и зарабатыванием денег.

— Каких успехов достигли в разведке, если можно назвать конкретные примеры?

— Много чего было. Мы проводили разведку Марьинки, и вообще были первой группой, которая в Марьинку входила. Там есть справа разрушенные многоэтажки — это мы их снесли в свое время. Также делали разведку Иловайска — именно с правой стороны, откуда еще до котла туда заходил батальон Донбасс. В отличие от всех остальных, мы появились там с первых чисел августа.

— Приходилось ли сталкиваться с разведкой противника?

— Да, было. Но разговаривать как-то не доводилось в эти моменты.

— А вообще доводилось общаться лично с террористами и российскими военными? Что они говорят о войне?

— Приходилось брать, что называется «языков», но мы их сдаем в СБУ. Сами не общались. Из тех случаев, когда все же доводилось немного поговорить с пленными террористами-диверсантами (российских военных тоже брали, но не я, потому лично не разговаривал) могу вспомнить лишь одного нормального. В том плане, что можно было поговорить, который вызывал какие-то человеческие вещи. Он враг, но адекватный. Просто зомбированный российским телевидением. Это «хантер», который убил начальника мариупольского ГАИ.

Остальные же, как правило, какие-то укурки. В Мариуполе мы взяли 15 или 16 человек — все в уголовных татуировках, у каждого по 2-3 ходки. Командовал ими чеченец, который до этого был дважды осужден за торговлю наркотиками.

— Какие же тогда из них воины?

— Глупые, но достаточно смелые. Может быть иногда смелее, чем наши ВСУ. Впрочем, их отвага зачастую объяснятся употреблением разного рода допинга.

— Сейчас вместе с вами несет службу Донбасс. Как происходит взаимодействие и нет ли конфликтов между добровольцами?

— Да, мы ротируемся. И никаких конфликтов между батальонами не было и нет. Ну, надо понимать, что тот Донбасс, который несет службу в Широкино, не имеет отношение к тому Донбассу, которым командует Семен Семенченко. Там нормальные ребята, с которыми у нас полное взаимопонимание.

— А между добровольцами и ВСУ?

— В нашей зоне ответственности тоже нет конфликтов. В целом же не знаю. Дело в том, что Азов под Мариуполем с самого начала, и другие подразделения, получается, приходят уже к нам. И за счет этого строятся нормальные взаимоотношения.

— Есть информация о том, что благодаря интеграции в структуру МВД Азов обеспечивается лучше, чем другие добровольческие подразделения. Это так?

— Не совсем так. И смотря с чем сравнивать. Проблем все равно хватает. Если сравнивать с ДУК Правый Сектор, которые не получили никакого статуса, а теперь жалуются, что их не обеспечивают, то да. Но они сами виноваты.

— Не только они — Днепр, например.

— Я очень хорошо отношусь к Днепру, мы вместе воевали и дружим, но ошибкой их развития было то, что они, по большому счету, так и остались батальоном одного конкретного человека. Личная гвардия. В итоге, когда этот человек лишил их довольствия, то они остались без денег и без всего.

— Так а у вас как обстоят дела? Стало лучше, когда вы стали Нацгвардией?

— Ну, как лучше? Да, мы получили, наконец, бронетехнику и тяжелую технику. Но заправлять эту бронетехнику часто приходится за счет волонтеров или за счет средств, которые мы сами различными способами изыскиваем.

Когда проходило взятие Широкино, то доходило до того, что топливо для операции мы собирали в Интернете — с миру по нитке. Кто-то топливом давал, кто-то талонами, кто-то карточками, кто-то просто деньги бросал. То есть, это было такое «народное наступление».

У государства очень плохо с логистикой, все забюрократизировано, и те нормы, которые они распределяют, не соответствуют боевой действительности.

— Батальон Ляшко Украина существовал на самом деле или нет?

— Ну, было у него человек 20. По факту, батальон Украина — это была охрана Ляшко.

— Как ты относишься к практике перехода комбатов в политику? Комбат Азова, кстати, тоже народный депутат, но в Раду не ходит.

— Это добавляет батальонам выживаемости. Не секрет, что власти не очень нравятся добровольческие батальоны, и они хотят их убрать вообще с политического поля и жизни государства.