Фрагмент интервью с АиФ.
«Неужели там, наверху, не поймут, что губят крестьянство — значит, губят Россию?» Реформаторы реально этого не понимали?
Борис Екимов: — Тогдашним реформаторам я в душу не заглядывал, лично не знаю их. Но судите по делам. Они были теоретиками, много читали зарубежных экономистов. Гайдар вырос и жил за высоким переделкинским забором, на папином продуктовом и прочем пайке. Домработница, няня, дворник, шофёр, видимо, были для него народом России. Для таких, как он, европейски образованных, всё гладко, просто. Колхозы, совхозы — это «чёрная дыра». Легче купить всё за границей. Это называется импорт. О живых людях, об их судьбах и семьях никто не думал. «Люди? Работа?..» — удивился как-то Гайдар, когда его на ходу спросили. Ответ был мгновенным: «А в Австралии не хватает пастухов. Пусть едут!» Это уже получается экспорт.
Но!.. Рядом с теоретиками объявились и практики — из подпольных джинсовых дельцов, из понятливых руководителей крупных производств и даже отраслей. Они сообразили, что время терять нельзя. Лозунг сверху — «Приватизируем — и заживём!». На райцентровском рынке на ваучер можно было выменять поросёнка или аккумулятор для мотоцикла. Вот и весь нажиток долгой социалистической жизни народа за несколько поколений. И мгновенно созданная когорта миллиардеров. В старой дореволюционной России крупные состояния не взлетали, как мыльные пузыри. Они создавались несколькими поколениями. Вспомним Демидовых и других. От кувалды и лопаты, от мелочной торговли — и уж потом к состоянию. Здесь получилось по-иному.
— А люди наши работать-то не разучились? Ведь посмотришь вокруг — строят молдаване, копают и штукатурят узбеки, метут таджики, косят поля белорусы… А наши-то где?
— Плохо смотрите! Только в своём дворе и на рынке московском. Конечно, вначале, когда разваливались колхозы, останавливалось производство в райцентре, областном городе, люди месяцами, а то и годами оставались без зарплат. Но всё же не верили в катастрофу, надеялись: «Когда же к нам Москва повернётся?! Они чего там думают?» Помаленьку, но поняли: ничего не изменится, будет только хуже. Стали искать приработок — на стороне, в отъезде. Учились выживать. Сегодня, например, в станице Голубинской, что в Волгоградской обл., из 350 человек работоспособного населения 250 работают в отъезде — в Москве, Питере, Сочи, Сибири. 250 человек! Ещё 100 человек нашли работу на месте. Рядом хутор Пятиизбянский. 350 работоспособных, 250 — на вахте, на стороне. Они живут враскорячку: месяц или два — в отъезде, месяц — дома. Жёны сначала ругались, потом привыкли. Но это горькая привычка — жизнь врозь.
А вот Калач-на-Дону, под 30 тысяч жителей. Из производств (примерно 30) не осталось ни одного. А ведь были заводы — судоремонтный, авторемонтный, два ЖБИ и т. д. В Волгограде стоят гиганты — тракторный, судостроительный, алюминиевый, металлургический и т. д. Всё молчит! А что это значит? Работа на стороне — и ничего другого. И жизнь врозь, когда остаётся в сиротстве дом, семья, земля.
— В «Осени в Задонье» есть фраза: «Это была тихая война, без бомбёжек и взрывов». Пустые коровники, зияющие дырами стены брошенных заводов… Почему мы сами всё растащили в 90-е?
— Ваш вопрос — это снова и снова укор русскому народу: воруют. Пьют и воруют. Это горькая неправда! Оглянитесь, посмотрите (или вспомните) на своих родителей, дедов-прадедов. Разве они были ворами?! Своё вспоминаю — родных, ближний круг. Трудно жили, много работали. Чужого не брали. Никогда! И в соседях воров не было. Так и теперь.
А вот пример. Хутор Большой Набатов. Развал колхоза. Растаскивать и разворовывать колхозное добро стали не рядовые колхозники, а те, кто повыше. «Продавали» всё сами себе или друзьям за копейки. Сначала разобрали и увезли дом, где была почта, — опомниться никто не успел. Потом пришёл черёд столовой, клуба, магазина. Вот здесь, поняв, хуторяне кое-что перехватили по мелочи. Жестяную вывеску магазина, стёкла в запас, какую-то доску. Не более. Новые хозяева своё блюли. В Большой Голубой всё совхозное добро — скотные фермы, мастерские, амбары, склады — за бесценок забрал пронырливый кавказец и сказал твёрдо: «Здесь теперь всё моё! Любой, даже ржавый гвоздь! Не сметь ничего трогать! Накажу!»
В моём посёлке от бывших невеликих предприятий остались лишь кирпичные стены да крыша. А ведь там стояли станки, конвейеры, другое оборудование. Всё это было вывезено — конечно, не простыми рабочими. В нашем порту в те годы постоянно у пирса стояли, сменяя друг друга, два грузовых судна типа «река — море». Туда со всего района везли так называемый металлолом, а на самом деле станки, технику. Всё уплывало в Израиль, Турцию, Грецию. Скажите мне: простому рабочему, колхознику разве такое под силу? В Москве растаскивали по карманам нефтяные, угольные предприятия, заводы, золотые прииски. А мой приятель-хуторянин принёс домой жестяную вывеску от сельмага. Вот и получается, что в среднем весь народ в России ворует, хотя в этом колхозе — сначала им. Будённого, а потом Голубинском — у моего приятеля работали дед с бабкой, потом погибший на войне отец, мать, недолго и он поработал. Три поколения! А нажиток — вывеска от магазина.
— Но выход-то где? Ну не может выжить страна, в которой будет два больших города, Сибирь с недрами, а посередине — пустота. Она развалится!
— Никуда она не развалится! О том, что Россия развалится, пропадёт, говорено много и давно. Сейчас люди уже поняли, что надеяться нужно только на себя, на свою голову и на свои руки. И на ближний круг. Трудиться. Труд русского народа, как и раньше бывало, сохранит Россию в её долгом и трудном пути.
