Год назад, 6 января 2021-го, протестующие захватили здание Капитолия в Вашингтоне. За время штурма четыре человека погибли, десятки были ранены. Формальным поводом для акции протеста послужило недовольство итогом президентских выборов, поэтому людей, штурмовавших американский парламент, принято называть сторонниками Трампа. Однако на деле поражение кандидата Республиканской партии стало лишь триггером, заставившим выйти на улицы столицы США консервативно настроенных граждан всех мастей, многим из которых Трамп вовсе не был симпатичен. Что двигало этими американцами, и как сложились предпосылки радикальной протестной идеологии?

Говоря об участниках штурма Капитолия, обычно используют расплывчатое выражение «праворадикалы». Но кем на самом деле были эти люди? СМИ мгновенно объявили их сумасшедшими, экстремистами, расистами. Правда, тут важно отметить, что та Америка, которую представляли эти «радикалы», давно не смотрит телевизор ни в демократической, ни в республиканской версиях. Капитолий захватили люди, чье политическое самообразование осуществлялось в интернете, где они могли с удивлением узнать о богатстве и многообразии интеллектуальной истории собственной страны. Современное правое движение в США включает сотни групп и организаций, публицистов и активистов, исповедующих самые разные изводы скепсиса в отношении либерально-демократического миропорядка. Захват правительственного здания был, конечно, их коллективным символическим жестом, свидетельством конца эпохи монополии на политику вашингтонских партийных функционеров.

Американский консерватизм, который в середине XX века был объявлен либеральной интеллигенцией попросту несуществующим, за последние 70 лет превратился в своего рода народную религию протеста. К окончанию Второй мировой войны СМИ, университеты, государственные структуры Соединенных Штатов были наводнены людьми, сознательно противопоставлявшими себя среднестатистическому американцу-рабочему или американцу-фермеру. «Прогрессивные» воззрения истеблишмента, требовавшего расширения государственного присутствия в жизни граждан и мелкого бизнеса, не имели ничего общего с традиционными американскими ценностями: автономией и личной ответственностью. Разрушение традиционного образа жизни, вызванное вторжением крупных корпораций и финансового капитала, не могло не рождать глубокое чувство утраты – утраты собственной страны – у тех, кого Никсон впоследствии назовет «молчаливым большинством». Мироощущение этой «одноэтажной Америки» не было представлено в политической жизни США, упрямо двигавшейся в сторону «дисциплинарного санатория». Всё то, что у советских и российских граждан обычно ассоциируется с Америкой – свобода предпринимательства, частная собственность, неприкосновенность личной жизни, – оказалось идеологией глубокого подполья.

Только с конца 1940-х в США начинают появляться достаточно громкие голоса университетских интеллектуалов, заявлявших о необходимости сопротивления официальной «либеральной» повестке. Эти новые консерваторы наблюдали воочию процессы трансформации либерализма в социал-демократическую доктрину. Питер Вирек, Расселл Кирк, Ричард Уивер ­– первые крупные авторы-традиционалисты – напоминали согражданам: Америка была основана людьми, исповедовавшими ценности порядка, религиозного благочестия, иерархии, несовместимые с марксизмом и иными деструктивными эгалитарными учениями. Но действительно важный поворот в общественном сознании произвел Уильям Бакли-младший, обратившийся к американцам через новый журнал National Review, ориентированный не на рафинированных интеллектуалов, а на широкие массы, по горло сытые плохо скрываемым социализмом политических элит.

Неопределенность политических взглядов, которую сознательно поддерживал Бакли на страницах своего ультрапопулярного журнала, позволила объединить вокруг термина «консерватизм» очень разных людей, друг другу зачастую весьма несимпатичных. Одно крыло этой виртуальной платформы составляли авторы, считавшие Америку наследницей европейской традиции. Их интересовало прежде всего сохранение остатков доиндустриального уклада жизни, не испорченного «менеджериальной революцией», финансовым капиталом и вездесущими федеральными служащими. Другое крыло было представлено радикальными сторонниками свободного рынка и неприкосновенности частной собственности – либертарианцами, считавшими государство как таковое институтом, принципиально враждебным человеку вообще и чуждым духу американской истории в частности. Этих совсем непохожих публицистов объединяло общее неприятие современной Америки, не имевшей уже почти ничего общего ни с ценностями свободы, закрепленными в Декларации независимости, ни с республиканской идеей устойчивого порядка civitas, нашедшей отражение в конституции. Так консерватизм стал в США не столько конкретной доктриной, сколько культурой сопротивления истеблишменту.

Эта неоднородность консервативного движения в США не только не была преодолена, но лишь усиливалась со временем. Например, в 1960-е негласный лидер и гуру либертарианского крыла, экономист и политический теоретик Мюррей Ротбард окончательно отошел от журнала Бакли из-за провоенной позиции последнего. Ротбард, сторонник изоляционизма, вступил во временный союз с радикальными левыми, требовавшими немедленного прекращения имперских поползновений Штатов и сворачивания программ вооружения. Ротбард не питал иллюзий по поводу своих новых попутчиков, но считал сопротивление федеральному правительству, приобретавшему раблезианские масштабы, задачей №1. Впоследствии он не только порвет с социалистами, но и выйдет из либертарианской партии США, посчитав, что большая часть ее членов – безответственные хиппи, желающие не свободы, достижимой лишь в условиях общества зажиточных собственников, а вседозволенности.

С другой стороны, войны во Вьетнаме и Корее стали отправными точками для формирования т.н. неоконсервативного крыла в правом движении, представленного в основном нью-йоркскими журналистами еврейского происхождения, сгруппировавшимися вокруг издания Commentary. Эти авторы (самые известные из них: Ирвинг Кристол и Норман Подгорец) требовали от правительства активной внешней политики и агрессивной борьбы с «красной угрозой» по всему миру, а следовательно, и расширения финансирования военно-промышленного блока. Кроме того, неоконсерваторы настаивали на поддержке Израиля в его конфликтах с арабским миром. Именно они впоследствии окажут серьезное влияние на политическую доктрину старшего и младшего Бушей, породив феномен «неоконов» во власти.

Активность авторов Commentary, в свою очередь, спровоцировала реакцию со стороны «палеоконсерваторов» – тех, кто считал позицию неоконов «фальшивым», конформистским псевдоконсерватизмом, не укорененным в политической традиции США. Прогосударственные взгляды неоконов они объясняли просто: ведущие авторы Commentary в прошлом были социалистами, а потому сохранили любовь к «сильной руке». «Палеоконы» указывали на то, что именно участие американцев в Первой мировой стало началом пути республики в бездну, – они повторяли тезисы публициста первой половины XX века Альберта Джея Нока, обвинявшего Великобританию во втягивании США в Великую войну в интересах финансовых элит. Вторым шагом в бездну, по мнению палеоконов, стала политика Ф.Д. Рузвельта, превратившего доселе скромный государственный аппарат во всемогущего монстра. Здесь они также ссылались на своих предтеч, наблюдавших эти процессы воочию. В частности, на группу «Южных аграриев» из университета Вандербильта 1930-х, считавших необходимым возвращение к пасторальным корням ранней американской государственности.