В издательстве «Центрполиграф» вышла книга «Лимонка в тюрьму». Сборник тюремных историй нацболов и не только.
В книге собраны рассказы людей, которых воля случая или сознательный выбор бросили в Архипелаг ГУЛАГ нашего XXI века. Камеры и автозаки, допросы, этапы, свидания и пытки. Чувства, мысли, стихи, проза, боль.
Архипелаг ГУЛАГ возле вас, сегодня и сейчас. Он рядом – за кирпичной стеной на углу соседней улицы, на окраине Вашего города или в недальнем поселке за высоким забором с колючкой. Это другой мир, который рядом с вами.
Мир, который рядом – ад, который рядом…
Не все авторы ещё на воле, всем авторам нет и сорока… От тюрьмы и от сумы не зарекайтесь. Ищите и читайте книгу «Лимонка в тюрьму», пишет rusvesna.ru.
***
Несколько тюремных зарисовок Максима Громова – часть его главы из новой книги «Лимонка в тюрьму»
УФИМСКИЙ ЦЕНТРАЛ
Уфимский Централ находился на улице Достоевского. Моего любимого писателя, сидельца, с которого я и начал увлекаться классической литературой, будучи подростком. И возможно именно это увлечение меня и привело в итоге сюда, на улицу Достоевского.
Через час мы выгрузились из автозака и встали внутри сумрачного внутреннего дворика, лицом к стене. Нас по очереди уводили через утопленные в асфальт низенькие двери с промежутком в десять-пятнадцать минут. Через час, дошла очередь до меня.
Сначала привели на склад, где два прапорщика сказали взять только сменное белье, если имеется в наличии. Ложку, кружку, шлёмку и кипятильник если есть. Мыльно-рыльное, до двух полотенец, одна паста и щетка, если, опять же, есть. Сланцы.
— До двух консерв, и другие неиспорченные продукты, ограниченно, если имеются. Если нужны судебные документы, если имеются.
— А, где норма ограничения? – поинтересовался я.
— На усмотрение администрации, то есть нас, – сказал, весело улыбаясь, один из надзирателей, явно не зло и, скорей, дружелюбно. Что-то из продуктов разрешили, что-то оставили, сказав что потом напишу заявление, если хочу их получить.
Я стал просить еще и книги, которых было у меня более десятка на руках. Ведь я не знал, сколько мне придется сидеть там. И сам почитаю, и другим могу дать.
Мне разрешили сначала одну. Но, потом увидев мое обвинительное заключение, разрешили взять… еще одну. Это были стихи Емелина и Лимонов «В плену у мертвецов».
Затем меня ввели в комнату, где сидел человек в белом халате. Я по его приказу разделся, он осмотрел меня. После просьбы показать член и надавить на головку, спокойно отправил меня. Дальше.
Дальше был душ. С традиционной едва теплой водой.
Напарившись в вагонах, я с удовольствием наконец помылся, смывая дорожную пыль и грязь. Особо не торопили, точнее, торопили, но не грубо, а так, нехотя будто. Но, я знал, что уже вечер, а за мной еще прилично оставалось народу. Последних и так за полночь мыть будут. А им еще спать.
До утра меня продержали в нежилой камере, куда потом привели еще двух парней. Их доставили сюда из Уфимского КПЗ. Мы заварили чифирь, но у парней ничего еще не было на руках, а у меня и чай с конфетами, и кипятильник, так что я и приготовил всё.
Я уже полгода не пил чифир, поэтому провел с ними за разговорами всю ночь и утро.
Один за какой то угон попал, это была его вторая ходка. Дмитрий.
Второй был татарин. Как зовут, не запомнил. Сказал что за гоп-стоп, но в отличие от Дмитрия, был слишком разговорчив, и вызывал своим многословием какое-то недоверие.
Днем меня повели по коридорам, по складам, получать матрасы и подписывать какие-то бумаги. Через пару часов волокиты, оформления и переоформления, меня втолкнули в одну из камер их пятого корпуса. Корпус был поздней постройки, но окнами он выходил на «корабль», которому было лет двести. Еще один, более старый корпус, не был виден. Но и про него мне много рассказывали. Что там камеры маленькие, и что там строение принципиально другое, наподобие «Крестов» и «Бутырки», с большими пролетами. И что на корабле политические и особо опасные содержались, а потом малолетки.
По описанию где-то именно там содержалась и эсерка Ирина Константиновна Каховская.
Утром, меня повели получать матрац с подушкой. Ложек, кружек и шлёмок, как на Бутырке не выдавали. Потом отвели в хату.
Хата встретила меня с любопытством. С Москвы, да еще с такой странной делюгой. Блатных, какие были по большому счету на других централах, я не встретил. В хате были в основном мужики.
Тут появился с верхнего яруса ближних к параше нар глупо улыбающийся мальчишка. Выглядел он как-то странновато и не совсем типично для тюрьмы. Я видел много разных людей, сидевших и сидящих. Разных мастей, понятий и взглядов. Все они были разные, но этот выглядел как-то особо глупо и нелепо.
Мне о нем рассказал смотрящий за нашей хатой, такой же, как он, молодой татарин. Ему недавно исполнилось восемнадцать.
— Он обиженный, пассажир — заехал сюда на несколько месяцев. Суд дал ему пять месяцев, тут досиживает, в июне нагоняют.
— А за что от общака отъехал?
— Он «пилоточник», сам сознался. Говорит, что жена предложила ему на нос пилотку натянуть. Он её спросил – а потом у меня в рот возьмешь? Ну и нае…ла, сука. Правильно я говорю?
Парень кивнул, так же глупо улыбаясь.
— Он еще не сразу понял, кто он. Сначала удивленно спросил – а что тут такого? Пришлось объяснять на пальцах: ты ее трахал? Потом п….у лизал? Значит ты у себя в рот брал, да еще у всех, кто ее до тебя ебал. Иди парашу оближи, если не понимаешь. Хотя жалко его мне. Дурак глупый, не понимает что творит, а тут блядь попалась, и жизнь испортила. Но, что с ним сделаешь? Хоть тонну мыла съест, не отмоется. Но живет вон на верхнем ярусе, не охота его в «окоп» отправлять, пусть спит нормально… — сказал смотрящий с некоторым напряжением.
