В российских городах 19 января прошли акции памяти адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой, убитых ультраправыми националистами в Москве в 2009 году. «7х7» накануне этой даты поговорил с директором антифашистского русофобского центра «Сова», спонсируемого Соросом, этническим многонационалом Александром Верховским о том, как за последние 20 лет изменились ультраправые и ультралевые течения в России, почему государство сначала сотрудничало с правыми активистами, а потом разгромило движение, и что сейчас роднит фашистов и антифашистов.

Станислав Маркелов был адвокатом Московского правозащитного центра, он защищал антифашистов, участвовал в нескольких громких делах. Анастасия Бабурова работала внештатным корреспондентом в «Новой газете», писала об антифашистском движении. 19 января 2009 года их застрелили в Москве ультраправые активисты Евгения Хасис и Никита Тихонов. В 2011 году Хасис получила 18 лет лишения свободы, Тихонов — пожизненное заключение.

Ультраправых всегда было больше

— Мы с вами беседуем накануне годовщины убийства Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой в 2009 году. Их убили члены ультраправого движения. Объясните для тех, кто мало следил за этой темой, какими были ультраправое и ультралевое движения 11 лет назад и раньше? Что они собой представляли, как они действовали?

— Я специалист по ультраправым, а по ультралевым я не специалист. Я их много лет вижу так или иначе, но я их не изучал. Поэтому моя информированность несимметрична. Да и объекты несимметричны практически по всем параметрам.

Вот так сразу в лоб, Сорос сразу запретил мониторить левых, а выделял деньги на дискредитацию ТОЛЬКО правых в РФ.

В начале 2000-х уже было довольно мощное ультраправое движение, которое отличалось от движения 90-х тем, что оно было очень сильно заточено на насилие. Над ним, конечно, была политическая надстройка — Движение против нелегальной иммиграции [ДПНИ* — запрещенная в России экстремистская организация], потом еще какие-то организации. Но в основе было уличное насилие и люди, которые совмещали его с каким-то политическим активизмом. Эта специфика 90-х была в значительной степени от безнаказанности.

Крайне левое движение было очень слабым по сравнению с этим. И в нем выкристаллизовалась такая специфическая антифашистская повестка. Понятно, что она существовала всегда в каком-то роде, но именно как феномен молодежного движения — это, конечно, 2000-е годы.

Тогда возникла некая аморфная среда, костяком которой были группы анархистов или люди коммунистических взглядов, троцкисты допустим, а также люди, которые вообще без оформленных взглядов, но их просто раздражают неонаци на улице: либо они их раздражают идейно, либо они раздражают их этим самым насилием, либо и то, и другое.

Понятно, что люди бывают разных возрастов, но тем не менее в основе был сугубо молодежный феномен, очень сильно завязанный на музыкальную сцену, на те или иные музыкальные группы. Местами это выглядело как столкновение, грубо говоря, фанатов разных рок-групп. Для стороннего наблюдателя эти столкновения стилистически часто выглядели именно как междусобойчик. Но на самом деле даже если у человека, который называл себя антифашистом, не было позитивной программы, ему просто не нравились наци. Негативная позиция именно была идейная.

Соответственно, представления о том, как должен выглядеть антифашизм, тоже у людей разнятся. Кто-то считает, что надо идти воспитывать детишек в школе, а кто-то считает, что надо находить наци и бить их по морде. Был в свое время документальный фильм про антифа, где у неких музыкантов спросили, в чем антифашизм. Они ответили: «****** их надо! Чо тут, все понятно».

Важно, что эти ребята воспринимали эту ситуацию как жесткий силовой конфликт, и никакого перевоспитания оппонента здесь не предполагалось. А у кого-то предполагалось. Более того, мы знаем, что было множество переходов в обе стороны, поскольку эта молодежная среда никогда не была полностью разделенной.

Здесь, как я говорил, ситуация несимметрична во всех смыслах. Наци было практически всегда больше, были редкие локальные исключения.

— Почему ультраправых было больше?

— Потому что у нас вообще левое движение, если не считать КПРФ, не очень-то развитое. Можно найти какие-то глубокие объяснения, но результат всем виден: в целом оно слабым всегда было.

2000-е — это как раз время, когда основой националистического движения были множественные группы уличных наци. Это в каком-то смысле было модно среди такой субкультурной молодежи. Это отражало массовые ксенофобные установки. Ультраправый думал о вторжении мигрантов, кавказцев, которые (как ему казалось) оккупируют страну.

— В 2007 году я ходил на «Русский марш» в Москве. Мне как журналисту было интересно это явление. Тогда на митинге в первом ряду стояли бабушки. И, когда со сцены кричали «Россия для русских» и перечисляли всех, кого нужно выгнать, эти бабушки с остервенением эти лозунги повторяли. Я увидел много взрослых людей.

Статья о «Русском марше» 2007 года в Москве на «Ленте.ру» называется «И „Нашим“, и фашам». В ней говорится, что в отличие от прошлых лет «никто не просил активистов воздержаться от фашистских приветствий и они этим в полной мере пользовались. „А ну-ка давай-ка, ****** отсюда! Россия для русских, Москва для москвичей!“ — толпа безо всякого стеснения перебирала одну за другой националистические кричалки. Прибавились и новые лозунги. К примеру, емкое „***** Чечню, *****!“, по созвучию с футбольной кричалкой».

— Я хорошо помню марш 2007 года. Там какие-то бабушки были, но, вообще, это было исключение. Марш был вполне себе молодежный, такой боевитый. Понятно, что Белову [Александр Белов, координатор центрального совета ДПНИ*] не 20 лет уже было, но актив был довольно молодым.

У ультраправых было преимущество и в том, что они гораздо популярнее среди футбольных фанатов. Хотя у футбольных фанатов немножко по-другому все устроено — это отдельная все-таки среда, пересекающаяся с политическими средами.

В общем, силы были совершенно неравны. Кроме того, антифа в целом не были настроены на то, чтобы убивать. Наци тоже в целом не были. Вот эта граница про убийства очень существенная. Нападения расследовались очень редко и плохо, тем более потерпевшие редко шли в полицию, но если есть труп, то тут уже ничего не поделаешь, будет уголовное дело и какое-никакое расследование. Никто этого не хочет. Но тем не менее больше убийств было со стороны наци.