— Какая роль была у властей в 2000-е годы? Они внедряли своих агентов в правые движения?

— Это хитрая история. Агентов, конечно, инкорпорировали милиция, ФСБ и, наверное, администрация президента тоже. Им даже не очень нужны были агенты. Если мы вспомним сурковское время [автор концепции «суверенной демократии» Владислав Сурков курировал внутреннюю политику в РФ на посту первого замглавы администрации президента в 2008–2011 годах], то была общая доминирующая идея, что администрация должна иметь дело со всеми и как-то ими манипулировать. Для этого не нужны агенты, нужны некие медиаторы скорее, люди, которые могут ходить и туда, и сюда.

Создавать группировки никакой необходимости не было. Все и так как грибы росло. Понятно, что инфильтрация была и были попытки манипулирования. История с «Русским образом» [ультраправая организация] — канонический пример. Эту организацию немножко подращивали и придавали ей такую видимость влиятельности для того, чтобы какие-то маленькие группы перебегали к ним от ДПНИ* и тем самым ослаблялся ДПНИ* как главный политический актор ультраправых.

Тогда считалось, что уличный русский национализм является политической проблемой и надо этим серьезно заниматься. Репрессивными методами этим занимался Центр «Э» [МВД России], хотя профилактикой и инфильтрацией тоже. Ну, а администрация президента занималась стравливанием и интригами.

Вот случай с «Русским образом» оказался провалом потому, что выяснилось, что вот есть такой интеллигентного вида человек в очках [лидер «Русского образа» Илья Горячев], а дальше есть какие-то очень суровые мужчины, которые просто убивают. Это неприемлемо. Это не вопрос каких-то моральных ограничений. Просто для правительства любой страны неприемлемо связываться с террористическими группами. Это плохо и обязательно дурно заканчивается. Как только вот это все стало ясно, то вся поддержка «Русского образа» мгновенно прекратилась. «Русский образ» стали добивать. Хотя надо сказать, что его активисты вовсе не все исчезли, некоторые до сих пор неплохо себя чувствуют.

На крайне левый сектор в принципе обращали гораздо меньше внимания, опять же, просто из-за непропорциональности масштаба. Но потом случилась история с Химкинским лесом [жители Химок в конце нулевых годов массово выступали против вырубки леса для строительства через него платной трассы Москва — Санкт-Петербург] и с так называемым нападением на администрацию Химок. Это трудно, наверное, назвать нападением в полном смысле слова, но эта такая не очень-то мирная демонстрация со стрельбой из травмата. Было сочтено, что это перебор, после чего по анархистскому крылу была нанесена систематическая серия ударов. Это все длилось очень недолго, буквально полгода. Разгоняли какие-то концерты, любые собрания, было заведено несколько уголовных дел. И это подействовало очень быстро, движение было очень сильно придавлено.

На обоих флангах давление давало два эффекта. Какие-то люди отступаются, но другие идут на радикализацию и пытаются «бороться с системой». Если до этого они борются с ней вербально, то потом они пытаются бороться уже невербально. Кулаками с системой бороться тяжело, поэтому есть какое-то вооружение.

Был довольно длительный период, когда и ультраправые, и ультралевые бросали бутылки с бензином в отделения полиции. Был даже сайт, который вел хронику всей этой деятельности, причем борцов не разделяли на ультраправых и ультралевых. Было важно, что они «борются с системой».

Убийство, которое изменило расклад сил

— Почему убийство Маркелова и Бабуровой так срезонировало? Как это поменяло расклад сил?

— Деятели антифа, которые были убиты до этого, в том числе членами БОРН, «Боевой организации русских националистов» [группировка праворадикальных русских националистов], были людьми за пределами среды антифа неизвестными. А если про них что-то и узнавалось, то это не вызывало у просвещенной публики больших симпатий. Если убивают человека, у которого прозвище «Костолом», то нужно долго объяснять, что это такая шутка, а вообще он кошки не обидит. Здесь Верховский, как обычно, лукавит. Знаем, сколько он правых подростков покалечил вместо кошек (прим.ПН14). А вот случай с Маркеловым другой все-таки.

Он был одновременно деятелем ультралевого политического движения и был связан с еврейскими правозащитными организациями. И место покушения тоже играло роль [Маркелова и Бабурову убили в центре Москвы, на улице Пречистенка]. Это не то чтобы прямо у Боровицких ворот, но тем не менее. Я думаю, что этих двух факторов было достаточно.

Поскольку было неизвестно, кто [это сделал], то строились разные теории. В это время уровень доверия у оппозиционно мыслящих граждан к нашей милиции был уже настолько низок, что, когда Никиту Тихонова и Евгению Хасис арестовали, многие не верили, что это они сделали. Но тут следствие (скорее, в порядке исключения), как мы понимаем, постаралось, чтобы все было доказано. Важность приговора связана не только с тем, что такая фигура или такое место, но и с тем, что дело было раскрыто в обозримые сроки. Если бы это раскрыли через пять лет, то к тому времени общество, конечно, уже подзабыло бы, кто такой Маркелов. А так это было еще как-то свежо.

Плюс, конечно, когда дело вскрылось и всплыл БОРН, это все приобрело уже какие-то гротескные очертания. Это радикально отличалось от ситуации, когда дерутся группы альтернативных подростков.

— Как это изменило расклад в дальнейшем? То есть отношение к этим правым и левым направлениям?

— Силовики все разные, с симпатиями. Бывают случаи, когда у них есть ярко выраженные политические симпатии. Но в целом правоохранительная система ко всем этим альтернативным течениям, тем более насильственным, относится плохо просто в принципе. Поэтому хуже, я думаю, оно не стало. Вот раскрытие БОРН резко изменило позицию администрации, потому что стало понятно, что вся история с «Русским образом» была, в сущности, провалом.