Идеи о «наследственных конституциях» как о корне большинства психических проблем, его предвзятость по отношению к жертвам сексуального и иного насилия, непоколебимая вера в пользу закрытых образовательных учреждений, частое злоупотребление своим авторитетом «гениального педагога» в течение своей карьеры, ригидность мышления в целом… все это повлияло на жизнь тысяч детей, которые часто подвергались стигматизации с ярлыком «конституционной неполноценности» на научно сомнительных основаниях и в послевоенный период.
В отделении у Аспергера проходил практику Эрвин Йекелиус (он упоминался выше), который вскоре занял пост главы программы детской эвтаназии при клинике «Ам Шпигельгрунд» на базе психиатрически больницы Штайнхоф в Вене. Конечно, официально оно не имело такого бесчеловечного названия, это было слишком даже для нацистов. Однако жителям Вены (врачам в том числе) были известны методы «лечения» ненужных государственной системе детей. Во время разгара так называемой кампании «Т4» (официальное название евгенической программы немецких национал-социалистов по стерилизации, а в дальнейшем и физическому уничтожению людей с психическими расстройствами, умственно отсталых и наследственно отягощённых больных) родственники пациентов устроили публичные акции протеста перед Штайнхоф. Они не смогли помешать транспортировке примерно 3200 пациентов Штейнхофа в газовую камеру в Хартхайме, но они заняли смелую позицию против режима.
Из вышесказанного, можно сделать предположение, что Аспергер был в тесных рабочих взаимоотношениях с ключевыми руководителями-нацистами венского здравоохранения в годы Аншлюса.
Единственное, что испортило приятное первое впечатление нового режима о нашем герое — это его католицизм, однако Гамбургер вероятнее всего поручился за своего подчиненного. В 1940 году Гестапо в личном деле указало на его «политическую безупречность».
В дальнейшем на своем посту и при защите докторской диссертации по аутизму никаких гонений Аспергер не испытывал, это можно сказать наверняка. Иронично было бы заметить, испытывал ли затруднения в работе его коллега по отделению Йозеф Фельднер, когда, рискуя жизнью, годами укрывал еврейского студента Ханси Буштина от нацистов? В любом случае, Аспергер как человек осторожный, спокойный, несмелый, в спасении молодого еврея не участвовал, хоть и знал о его существовании. Есть предположение, что он ушел на фронт, так как опасался разоблачения Фельднера и последующих репрессий со стороны Гестапо, а вовсе не потому что у него были конфликты с властью.
Во времена формирования «чистой нации» отделение лечебной педагогики (Heilpädagogische) превратилось в одно из ключевых отделений по отбору пациентов для последующей стерилизации или эвтаназии. В своей статье Чех подробно рассказал про маршрутизацию больных на примере двух девочек:
«27 июня 1941 года, за 2 месяца до ее третьего дня рождения, Аспергер осмотрел девушку в своей клинике по имени Герта Шрайбер. Самая младшая из девяти детей Герта показала признаки нарушения психического и физического развития с тех пор, как несколько месяцев назад заболела энцефалитом. Диагностический отчет Аспергера о Герте гласит: «Тяжелое расстройство личности (постэнцефалитное?): Наиболее тяжелая моторная отсталость; идиотизм; припадки. Дома ребенок должен быть невыносимым бременем для матери, которая должна заботиться о пяти здоровых детях. Постоянное размещение в Spiegelgrund кажется абсолютно необходимым». Герта была принята в Шпигельгрунд 1 июля 1941 года. 8 августа Джекелиус доложил о ней в Рейхский комитет по научной регистрации серьезных наследственных и врожденных заболеваний, секретной организации, стоящей за детской «эвтаназией». В форме, которую он отправил в Берлин, Джекелиус указал на то, что у Герты не было шансов на выздоровление, а ее состояние не уменьшит продолжительность ее жизни. 2 сентября, на следующий день после своего третьего дня рождения, Герта умерла от «пневмонии», самой распространенной причины смерти в Шпигельгрунде, которая обычно вызывалась приемом барбитуратов в течение длительного периода времени.
Возможно, не случайно, что другая девочка, которую Аспергер рекомендовал перенести в Шпигельгрунд, страдала от подобных симптомов, также связанных с инфекцией. Согласно оценке Аспергера, случай с пятилетней Элизабет Шрайбер (без видимой связи с Гертой) также имеет другие сходства: «Снижение интеллекта, вероятно, на постэнцефалитной основе. Слюноотделение, «энцефалитные» аффекты, негативизм, значительный языковой дефицит (сейчас начинает медленно говорить), с относительно лучшим пониманием. В семье ребенок, без сомнения, тяжело переносится, особенно в условиях их переполненной жизни, и из-за своей агрессии она подвергает опасности маленьких братьев и сестер. Spiegelgrund будет лучшей возможностью». Согласно примечаниям Аспергера, кажется, что мать Элизабет также не могла или не хотела заботиться о ней. Однако Элизабет не сразу перевели в Шпигельгрунд, возможно потому, что в ней не было кровати. Вместо этого ее отправили в другое учреждение для детей с психическими расстройствами, где она пробыла несколько месяцев. В марте 1942 года она была переведена в Шпигельгрунд. Одна из медсестер написала, что она была дружелюбной и ласковой, но говорила только одно слово: «Мама». Она умерла от пневмонии — как Герта и многие другие дети в Шпигельгрунде — 30 сентября 1942 года…
..В случае с Гертой и Элизабет, были ли альтернативы отправке их в Шпигельгрунд? Мог ли он спасти их жизни? В сложившихся обстоятельствах и с учетом отсутствия поддержки со стороны родителей обеспечить долгосрочное выживание двух детей было бы непросто. Учреждения для детей с тяжелыми формами инвалидности продолжали существовать (как общественные, так и религиозные), но они были вынуждены предать тех, кто считался «недостойным» поддержки. Тем не менее, Аспергер не был обязан отправлять детей непосредственно в учреждение для убийства, даже если они страдали от тяжелой инвалидности. Он мог, без какого-либо риска для себя, перенести их в другое место, и в ряде других случаев он сделал именно это. Среди детей, которые умерли в Шпигельгрунде, кроме Герты и Элизабет, были еще как минимум четверо других, осмотренные Аспергером».
Получается, что «образ Шиндлера», исходя из этих и других примеров, описанных в статье Чеха, не подходит для Аспергера. Создается впечатление, что «пионер аутизма» не проникался большим состраданием к своим подопечным, а просто хорошо и добросовестно делал свою работу в реалиях нацистского времени в соответствии со стандартами Третьего Рейха. У одних детей он видел некоторый потенциал реабилитации и социализации, у других видел только «предел обучаемости» и рекомендовал поместить в Шпигельгрунд, повышая их риски не выйти оттуда живыми. Вполне в духе политики расовой гигиены. Более того, Ганс Аспергер часто ставил более жесткие диагнозы пациентам. После поступления в Шпигельгрунд лечащие врачи часто меняли их на более точные, делая более оптимистичные прогнозы ,что позволяло детям избежать отделения детской эвтаназии. Описанный выше пример Эдит Х. — лишнее тому доказательство.
Как мы видим, Аспергер не был изувером, садистом и психопатом. Его работы, посвященные аутизму, также не были связаны с медицинскими опытами нацистов в концлагерях. Мы видим лишь описание работы исправного винтика медицинской машины XXвека. Не лишний ли повод задуматься об этике в области нейронаук?
Текст: Марина Калинкина
Czech, H. Hans Asperger, National Socialism, and “race hygiene” in Nazi-era Vienna.Molecular Autism 9, 29 (2018) doi:10.1186/s13229-018-0208-6
ЖЖ Медицинская история
